— Да помню, что, так срочно?

— Уже шестой случай за утро.

— Есть ординатор и невролог, больше ничего не нашла.

— Давай уже хоть кого, у меня пятьдесят человек в приемной!

Врач сильнее потерла виски, боль все нарастала. Пошарив не глядя рукой в первом ящике стола, она достала изрядно поредевшую пластину с таблетками и приняла две, раскусив их с неприятным сухим треском, от которого обычно передергивает лицо у человека, стоящего рядом.

Стоявший в проеме двери высокий мужчина с уже довольно заметной залысиной нервно дернулся от хруста таблеток и неловко вошел, стараясь скрыть свое нервное движение.

Врач запила таблетки отвратительной теплой водой, налитой в старый графин, стоявший на небольшом холодильнике с коробками ампул и банками с растворами.

— Я Вас не приглашала, дожидайтесь вызова, — сухо проговорила она, возвращаясь к столу.

Мужчина нерешительно посмотрел назад в приемный холл, где десятки настороженных ушей уже развернули свои ЛРС в сторону назревающего стандартного скандала. Видя ожидавшие его позорного отступления лица, мужчина аккуратно закрыл дверь, но остался стоять в комнате.

— Яже Вам сказала, что вызову, подождите за дверью, — врач строго вскользь посмотрела на посетителя, попривычке быстро спрятавшись в бланках, но что-то в нем ее насторожило, что-то кольнуло, отчего она быстро взглянула на него еще раз.

— Татьяна Ивановна, — начал он также неуверенно, как и стояла его высокая фигура, склоненная под невидимым валуном на плечах. Он выпрямился и тише с искренними нитками теплоты в голосе продолжил. — Таня, здравствуй.

Татьяна Ивановна вздрогнула, будто увидала приведение.

— Ну, здравствуй, Саша. Время ты, конечно, удачное выбрал, как раз в твоем духе, — Татьяна Ивановна старалась придать своему лицу былую уверенную строгость, но глаза ее предательски подрагивали, искажая мир слезной пеленой радости и отчаянья.

— Это я, Таня.

— Если ты пришел поговорить, то я на работе. Да и о чем нам с тобой говорить?

— Я на прием.

— Хорошо, на что жалуетесь, больной? — голос ее предал, дрогнув в конце фразы, выпуская на волю всю ту тоску, что вновь накатила на нее в эту минуту. Он это заметил и улыбнулся.

— Ты меня, наверно, ненавидишь? Конечно, ненавидишь. Меньше всего я бы хотел доставлять тебе снова боль, но мне нужна твоя помощь.

Татьяна Ивановна посмотрела на него, смахнув набежавшие слезы рукой. Как же хорошо, что никто ее не видит, мелькнуло у нее в голове, но профессиональный глаз уже начал осматривать Сашу.

— А ты постарел, Александр Петрович, — она достала новую пару перчаток из коробки, быстро натягивая их.

— Да, время не щадит никого. Но ты все такая же желанная.

Она довольно улыбнулась, в свои годы она вызывала зависть у многих, даже моложе себя.

— Давно горишь? — она быстро потрогала его лоб, на котором выступавшая то и дело испарина мгновенно испарялась.

— Третий день уж как, меня скорая здесь оставила.

— А почему ты вызвал скорую?

— Я не вызывал, меня на вокзале буквально с путей подняли.

— На вокзале? Ты собирался опять уехать?

— Да. Прошу, пойми меня, в этом городе для меня слишком многое, — начал он, заметив чуть дернувшуюся у нее губу.

— Это не мое дело, — сухо отрезала она, вновь овладев собой. — Снимай рубашку, садись на кушетку.

Она начала его слушать, сев рядом. Дыхание было затрудненное, но хрипов не было. Быстро осмотрев его спину, она облегченно вздохнула, воспаления не было.

— Ложись на спину, — скомандовала она. Пальпация не выявила тоже никаких отклонений, все было в пределах нормы. Ее всегда раздражала эта фраза, но сейчас было именно так.

— У тебя что-нибудь болит?

— Особо нет, вот только голова.

— Болит?

— Да нет, не болит. Шалит что ли. Не знаю, как сказать.

— В смысле шалит? Говори толком.

— Галлюцинации, пожалуй, так вернее.

— Ты пил?

— Я после тюрьмы больше не пью. И не курю, наркотиков не употребляю. Абсолютно чист.

— Ты не на допросе. Кроме головы еще жалобы есть?

Может, тошнит, рвота была?

— Нет, не тошнит, и сердце не болит.

— Хм, — она пощупала его гланды, — когда в последний раз ел?

— Три часа назад.

— Хорошо, одевайся, — она встала с кушетки села за стол, взяв новый бланк из большой стопки с правого края стола.

— Ты даже не спросила о моей страховке.

— А она у тебя есть? Хотя это пока не важно, садись, померим тебе давление. Саша, Саша! — крикнула она, бросаясь из-за стола к падающему обратно на кушеткумужчине.

Сильно ударившись спиной о край кушетки, его лицо исказила гримаса боли, а затем неестественного потаенного ужаса, голова начала конвульсивно дергаться.

— Саша, Саша, что с тобой? — Татьяна Ивановна пыталась поднять его, но тяжелое тело потащило ее вниз, и вместе с ним она рухнула на пол, ударившись головой о железный край кушетки.

Он не отвечал, гримаса ужаса сменилась расслабленным выражением, казалось, он уснул, только неестественная поза говорила о его несознательном забытье.

Татьяна Ивановна тщетно пыталась поднять его, и только вернувшаяся медсестра помогла переместить обморочное тело с пола на кушетку.

— Я сейчас, сейчас, — медсестра засуетилась, набирая один номер за другим. — Везде занято, что ты будешь делать?

— Сами отвезем, — Татьяна Ивановна, оправив халат, начала выдвигать кушетку в сторону от стены, но ей не хватало веса, отчего она сильно скользила по кафельному полу.

Вдвоем они вывезли кушетку из кабинета, толкая ее вперед в сторону реанимации. На мгновенье Татьяне Ивановне показалось, что она потеряла его пульс, это заставило кровь отхлынуть от ее лица. Она надавила сильнее, нет, есть, но еле слышный. ее начал бить нервный озноб. Медсестра, заметившая это, с материнской нежностью прошептала ей, когда они завозили кушетку в лифт: — Ничего, живой кавалер, все хорошо.

За дверью раздавался детский смех, прерываемый топотом нескольких пар ног. Кто-то усердно стучал в барабан, стараясь попасть в такт, но больше это походило на разбалансированный молот.

Алексей приоткрыл дверь в детское отделение, и в него влетел гомон детских голосов, что-то одновременно кричащих друг другу.

Через пару секунд Алексей получил струю из водяного пистолета ровно ниже пояса, вызвав очередной взрыв хохота детских глоток.

— Ты убит! Ты убит! — кричал ему мелкий пацаненок с почти полностью забинтованной головой.

Неподалеку стояла Анька, что-торассказывая, по-видимому, родителям, но заметив «ранение» Алексея, она хохотала над ним вместе с детьми.

— Я, пожалуй, потом зайду, — быстро проговорил Алексей и закрыл дверь.

Пройдя по коридору до окна, он тщетно пытался вытереть позорное пятно с брюк, но платок только чуть вобрал в себя воду, оставив все же темный след в самом насмешливом месте.

— Ну чего ты? Это же дети, обиделся? — Анька схватила его