стола, у лампы, под правую руку лежал не распечатанный свиток с увесистой печатью епископа. Отец Довжик откладывал его вскрытие, предчувствуя, что это не принесет ничего доброго в итак уже сложной ситуации.

В дверь аккуратно постучали. Через минуту в комнату вошел молодой ксендз, присланный епископом в помощь отцу Довжику. Ни у отца Довжика, ни у молодого священника не было сомнений в том, что отец Довжик понимает, что он прислан следить за ним.

В этой связи оставленный без внимания документ с печатью епископа был настоящей находкой для шпиона, но сделано это было намеренно. Отец Довжик хотел открыть его в присутствии этого молодого выскочки.

— Отец Довжик, — начал молодой человек, но увидев свиток, запнулся, не ожидая столь явной дерзости.

— Да, отец Альтман, я его еще не читал. Я хотел, чтобы Вы первым его открыли и прочли его мне.

— Спасибо за оказанную честь, но, — он запнулся, твердо посмотрев в глаза отцу Довжику, — Вы же понимаете, что я должен буду об этом доложить.

— Я как раз на это и рассчитываю, — усмехнулся отец Довжик.

Молодой священник недоверчиво посмотрел на отца Довжика, не понимая, какую игру затеял этот старый лис. Он взял свиток и, аккуратно срезав печать маленьким ножиком, который он бесшумно достал из-под черной сутаны, развернул свиток.

Он хотел начать читать, но бросившиеся в первый момент строки настолько ошеломили его, что он, не повинуясь себе, жадно прочел документ про себя.

— Давайте, я угадаю, — ехидно усмехнулся отец Довжик, — нас всех и Вас, мой дорогой друг, теперь называют не иначе, как заблудшими душами, вверившими себя воле Дьявола, и только очистительный огонь может спасти этот проклятый город от влияния Сатаны. Я, наверно, не сильно ошибся в формулировках?

— Откуда Вы, вы уже читали? — молодой священник быстро осмотрел срезанную печать, сомнений не было, свиток не вскрывался до него.

— Нет, мне не надо это читать, да я и не хочу более читать эту чушь! — отец Довжик резко повысил голос и скинул со стола все лежавшие на нем доносы. Никогда еще никто не видел его таким разозленным.

— Но мы не имеем права не подчиниться воле епископа, это приказал сам Папа.

— А кто нам помешает? Через пару недель мы все умрем, если не от чумы, которая итак уже скосила у нас половину города, так умрем от голода и жажды.

— Но епископ призывает нас очистить город от посланников Дьявола, мы же все знаем, кого имеют ввиду.

— Если бы я был уверен, что аптекарь и есть тот, кто привел на наш город это проклятье, я бы сам первый сжег его на костре. Но это не он. Он такой же, как мы, обреченный. Посланник Дьявола лишь на мгновенье посетил нас, оставив после себя малую искорку, которую мы сами раздули до смертоносного пожара.

— Вы рассуждаете как герр Штейн! Этого еретика надо было уже давно вздернуть на виселице или отрубить голову!

— Сколько стоит жизнь этого еретика? Что есть истинная добродетель? Жизнь, спасенная жизнь! И мне плевать, будь он в сговоре с самим Сатаной, но он— единственный из нас спасает, спасает… — отец Довжик взял из рук ксендза свиток и поднес его к лампе. Пламя жадно вгрызлось в плотную бумагу, заполоняя комнату едким дымом. Когда документ превратился лишь в груду пепла, отец Довжик весело посмотрел на молодого ксендза.

— Вы помешались! Вашу душу захватил Сатана! — вскричал ксендз, отпрянув от него.

— Возможно, что так. Но подумайте мой дорогой Томас, что Вы можете предложить людям? Ведь служение без паствы в итоге— ничто, хотя больше напоминает гордыню — это разве не грех?! — отец Довжик наступил на несколько доносов, разбросанных на полу, — Мы обречены, Томас, нам осталась неделя, может, больше. А они все только и делают, что пишут, пишут, пишут! Пишут даже те, чьих детей он лечил, кого спасал от гибели, вытаскивая прямо из костлявой хватки. Вот в этом шкафу свод документов, вот этого уже давно было бы достаточно, чтобы сжечь герра Штейна как вязанку дров на площади.

Молодой ксендз удивленно смотрел на отца Довжика, он более не считал его безумным, а старался понять, не обезумел ли он сам.

— Почему еще не созвал суд? — продолжал отец Довжик, открывая шкаф и любовно перебирая сложенные в определенном порядке документы, — Потому что я не верю, не верю. Герр Штейн знает больше, чем мы, об этом знает и епископ, об этом знает и Папа. Думаю, что в подвалах канцелярии лежит много интересного, чего бы нам знать не следовало бы. Поэтому таких людей надо сжигать. А может, это его коснулся Божий разум, давая нам всем надежду на исцеление души и тела? Может, это мы с тобой послушники Дьявола, прикрытые папским мандатом?

— Вы безумны! Я не хочу этого слышать! Мне кажется, что я становлюсь таким же безумным как Вы! — молодой ксендз обхватил руками голову и начал покачиваться на месте. Потом он резко упал на колени и стал молиться в полголоса, постепенно переходя на крик.

— Кому!? Кому ты молишься?! — отец Довжик с небывалой силой, которую от него никто не ожидал, вздернул ксендза с пола, тряся его за плечи. Ксендз плакал, спутано проговаривая сквозь всхлипы слова молитвы на латыни. — Никого нет, понимаешь? Для нас больше никого нет! Нас больше нет! Бог покинул нас!

Отец Довжик отпустил его, ксендз не двигался с места, трясясь и повторяя одну и туже строчку, путая слова местами.

— Ты думаешь, я безумен? Нет, я прозрел, как прозревает человек на смертном одре. Я раньше снисходительно относился к этим словам, считая людей недостойными понимания истины, оправдывая поступки готовящихся к смерти безумием страха перед ней. Нет, они прозревали! Они видели этот мир яснее чистого неба. Я более не безумен.

— Аминь, аминь, аминь… — повторял почти не слышно ксендз. Приступ паники у него постепенно сменялся тяжелым пониманием. Красные от слез глаза распухли и больно жгли. Он смотрел на отца Довжика, который стоял в пол-оборота к нему, смотря куда-то в черноту улицы сквозь запыленное окно. Окно никогда не занавешивалось, чтобы город знал, что отец Довжик никогда не спит. Многие так и думали, подозревая его в колдовстве.

— Вот, — ксендз вытащил из-за пазухи несколько бумаг, исписанных мелким убористым почерком. — Это мой последний отчет, подготовленный для епископа. Я должен был отправить его на прошлой неделе.

— Почему ж не отправил?

— Я хочу, чтобы Вы его прочли, — ксендз протянул ему бумаги.

Отец Довжик взял их и, усевшись за стол, начал медленно читать,