Встретившись взглядом с графиней Вескерли, Алексия сделала книксен. Больше всего на свете желая провалиться в сон, с облегчением покинула особняк.

Стоило только ей открыть дверь родного дома, как Эбби едва не сбила ее с ног. Алексия обняла сестру, вдыхая аромат цветочного мыла, исходивший от ее кожи и волос.

— Ты как? — спросила она, чуть отстранившись, и вглядываясь в милое личико сердечком. В доме Атрейс не существовало запретных тем.

— Устала, — призналась Абигайл.

— Ложись спать. Я тоже скоро лягу.

Эбби убежала наверх. Алексия быстро приняла нагретую Мири ванну, согревая и тело, и душу. Когда она вошла в спальню, служанка уже заканчивала стелить постель. Выглядела Мири неважно — казалось, она едва стоит на ногах. Тяжелый выдался день в Бездне.

— Мири…

— Да, госпожа? — Она вскинула белокурую голову, выжидающе глядя на Алексия. Хорошенькая, даже чересчур — для обычной служанки. Ей бы найти достойного жениха, заниматься вышивкой и дни напролет читать книги, но… жизнь распорядилась иначе.

— А как ты выживаешь в Бездне? — осторожно спросила Алексия.

Странно, почему ей не приходило в голову спросить об этом раньше? Наверное, была слишком поглощена мыслями о том, как выжить им с сестрой. С исчезновением отца вся ее жизнь пошла прахом.

Мири помедлила, прежде чем ответить. Пальцы ее комкали край шелковой простыни.

— Я быстрая, — призналась она. — Меня не так-то легко поймать. Прячусь в тени, на деревьях, пережидаю опасность. Знаю, многие пытаются найти еду, охотятся… Но я этого не умею.

— Ты что, в Бездне совсем одна? — нахмурилась Алексия. Многие, используя узы крови, находят своих родных — все-таки вдвоем выжить в разбитом мире куда легче.

— Я сирота — отца и мать я совсем не помню. Меня защищал старший брат, но потом… Бездна забрала и его тоже. Он научил меня быстро бегать и карабкаться на деревья, научил, как магией делать тихими свои шаги. Должен был научить меня охотиться на зверей, чтобы добывать пропитание, но… — Голос Мири, задрожав, сорвался. — Не успел.

Алексия покачала головой. Боги, что Бездна делала с ними? Мири быстро провела рукой по щеке, чтобы стереть след от слезы.

— Простите, госпожа, мне нужно идти.

— Да, конечно, — спохватилась Алексия. — Отдохни и… поешь как следует. — Если Мири говорит, что не умеет охотиться и только и делает, что прячется, значит, в Бездне она совсем не ест.

Мири послала ей благодарный взгляд и вышла из комнаты. «Надо бы поднять ей жалование», — подумала Алексия, раздеваясь и ложась в холодную постель. Но засыпая, она думала не о Мири, Абигайл и даже не об отце. Перед глазами Алексии упорно стоял образ Джезмин Аддарли. Что с ней стало? Как она боролась в Бездне все это время, и что случилось вчера?

Увы, этого им никогда уже не узнать.

Алексия сидела за дубовым столом, озадаченно хмурясь. Вокруг царил настоящий хаос — вся поверхность стола оказалась погребена под ворохом бумаг — страниц из отцовских дневников, зарисовок, планов и даже карт — небрежно набросанных или прорисованных со всей тщательностью.

Ее отец, лорд Эйб Атрейс, большую часть своей жизни — с года, когда произошло первое Слияние, ознаменовав начало новой эпохи, — скрупулезно исследовал Бездну. Он словно бы пытался собрать этот огромный и опасный мир по кусочкам — осколкам разбитого вдребезги зеркала. И с тех пор, как он исчез — Алексия отказывалась говорить и думать о нем как о мертвом, отказывалась воспринимать его таковым, — она продолжила его исследования.

Едва проснувшись, она поспешила записать в один из дневников отца, который называла бестиарием Бездны, о твари, встреченной вчера в Асхаранже. И под строчками, написанными небрежным, размашистым почерком, появились ее строчки — аккуратные и ровные. Алексия написала об огромном, по словам Эбби и ее таинственного спасителя, скорпионе, который своим ядом прожег дыру в созданном ею защитном барьере. И, разумеется, не могла не упомянуть о каменных львах, рьяно охраняющих свою обитель. Жаль, ей уже никогда не узнать, что скрывается за неприступной дверью храма.

В другом дневнике, где отец описывал регионы Бездны, Алексия написала о храме и даже по памяти зарисовала его. Вздохнула. Ее мама, прекрасная и талантливая Даниэлла Атрейс, создавала чудесные картины, а она… ее рисунки были лишь блеклыми их подобиями.

Алексия взяла в руки личный дневник отца — единственный зашифрованный из всех. Именно в нем она отыскала подсказки, которые привели ее к шифру — неприметной плитке из храма в Асхаранже, испещренной буквами и незнакомыми символами. И разгадав с помощью собранных шифров послание отца, Алексия надеялась однажды отыскать и его самого. А если сбыться этому уже не суждено, то хотя бы найти разгадку к его загадочным словам, сказанным ей незадолго до исчезновения.

Лежащий передо Алексией лист бумаги стремительно терял свою белоснежность — выведенные ее рукой буквы падали на бумагу словно чернильные бусины на полотно снега. Она сличала символы на плитке с символами в дневнике отца и вписывала вместо них стоящие справа буквы. Дошла до конца страницы и с горечью вздохнула — расшифровывающих символы букв оказалось слишком мало. Алексия могла разобрать лишь часть слов, но не все предложение полностью. Значит, эта плитка — не единственный оставленный для нее шифр. И значит, на страницах дневника ее ждала очередная подсказка.

Перелистывая приятно шуршащие страницы, Алексия наткнулась на нее почти сразу. «Шестнадцатый день зимы. Ты — мой океан». Она задохнулась, сердце забилось быстрее. Для любого человека эти две фразы казались случайным набором слов. Для любого… но только не для нее.

Алексия отчетливо помнила этот день, произошедший за пару лет до первого Слияния, перевернувшего жизни каждого из жителей Альграссы. Тогда еще Даниэлла Атрейс была почти здорова, тогда она еще рисовала. Шел шестнадцатый день зимы, мама только закончила восхитительную картину — усыпанный гальками пустынный пляж, океан, простирающий свои воды до самого горизонта, застывшая волна, которой не суждено уже опуститься на берег. Алексия помнила, как улыбалась мама, глядя на холст.

— Люблю океан, — задумчиво сказала она.

Помнила, как отец подошел к маме, и, обняв за плечи, прижал к себе. И его тихие слова — квинтэссенция нежности и любви:

— Ты — мой океан, в котором я тону каждую минуту своей жизни. Тону, но не боюсь захлебнуться.

Слезы выступили на глазах, и чернильные строки дневника расплылись. Они были так счастливы вместе! Глядя на родителей, Алексия всегда мечтала о такой же чистой, искренней любви. Знала — они никогда бы не расстались. Но Бездна разрушила их судьбы, порвала узы, крепко связывающие их.

После того, как на свет появилась Эбби, их матери стало намного хуже. Она сильно болела и почти не вставала с постели, поручая заботу о детях мужу, и умерла вскоре после начала Слияния. Бездна ее не пощадила.