Неделей позже о помолвке было объявлено, свадьба должна состояться через полгода. Уилмэй писала мне часто, выговаривая за то, что я так долго не возвращаюсь. Она спрашивала, почему я так поступаю, и просила вернуться. Но непосредственно перед свадьбой я получил от нее только два коротких письма — сдержанных и сухих: необходимые приготовления для свадьбы сделаны, подарки куплены. До свадьбы Уилмэй оставалось три недели…

Я прибыл в Лондон утром. Берту я не предупредил, когда именно должен приехать, но во второй половине дня направился к ней. Был яркий, солнечный полдень, и я шел через парк. В парке я увидел Уилмэй и Берту. Они не заметили меня. Уилмэй весело смеялась. И этот смех успокоил меня. Значит, у нее все в порядке…

Я вернулся в свою квартиру на первом этаже. Погруженный в свои мысли, я хотел было пройти мимо довольно привлекательного джентльмена средних лет. Он остановил меня уже на лестничной площадке, когда я вынимал из кармана ключ, и долго разглядывал, а затем вежливо приподнял шляпу.

Надеюсь, вы мистер Дерример, — спросил он, — мистер Эдвард Дерример?

— Да, я Дерример, — отозвался я.

Он был одет с особой тщательностью, так что у меня создалось впечатление, будто вся его одежда была прямо из магазина. В его темных волосах уже просвечивала седина, он носил усики и, видимо нервничая, время от времени подносил к ним руку. Его глубоко посаженные синие глаза продолжали изучать меня. Он начал извлекать визитную карточку из кармана и сказал:

— Надеюсь, вы меня знаете, мистер Дерример.

— Это непростительно с моей стороны, но моя память…

— Наверное, мне следовало бы сказать, что вы, должно быть, слышали обо мне. Уилмэй не вспомнила бы меня, но Филипп Эмори, который был очень, очень любезен ко мне — хотя не всегда понимал меня, должно быть, упоминал мое имя.

Я протянул ему руку:

— Вы — дядя Уилмэй.

Он поклонился и улыбнулся:

— Да. Я… я хотел встретиться с вами. Я думал, что сначала мне стоит встретиться с вами.

— Может быть, вы войдете? — предложил я. И мы вошли в комнату, которую я использовал под кабинет.

— Боюсь, вы сочтете мое появление неожиданным, — волнуясь, начал Чарльз Форланд.

— Ничуть, — из вежливости солгал я.

— Я хотел бы заверить вас, что не имею ничего против вас. Это не ваша вина, что муж моей сестры назначил вас опекуном Уилмэй — хотя полагалось мне, как родственнику, стать им. Со всем своим добрым отношением ко мне он не понимал меня, и я узнал от его поверенных, у которых сейчас был, что он даже не упомянул меня в своем завещании.

— Он полагал, что вас уже нет в живых.

— Да, конечно, тут есть и моя вина. — Он говорил теперь более доверительно. Его манеры были вполне сносными, и он оказался совсем не тем вкрадчивым лицемером, каким я представлял его. На самом деле в нем проглядывала даже доля цинизма, что меня забавляло. — Однако я, его шурин, не получил ничего. Вы же, незнакомец, получили все.

— Поверенные сообщили вам это?

— Разве поверенные сообщают то, о чем вы хотите знать? Я мог бы направиться сразу к Уилмэй или к сэру Винсенту — конечно, я читал в газетах о помолвке, — но я отправился к поверенным Филиппа и, узнав от них, что Филипп назначил вас опекуном Уилмэй, решил встретиться сначала с вами.

— Что вы делали все это время? Где вы были?

— Я не могу сообщить вам обо всех подробностях. Короче, вскоре после того, как я в последний раз видел Филиппа — это был случай, после которого я на него рассердился, — я уехал в Америку. Я был зол на Филиппа. Вы хоть раз ели консервы «Плотный обед»? — вдруг спросил он.

— Нет. Я даже не представляю, что это такое.

— Это новый вид консервов. Представьте себе оловянную банку с четырьмя отделениями — в первом суп, во втором рыба, в третьем жареное мясо, в последнем — овощи. Плотный обед, вполне достаточный для мужчины, одно время можно было купить в Лондоне за шиллинг.

— Без сомнения, — сказал я, — это было очень хорошо, но что из этого вышло?

— Хорошо?! Это было плохо! — Я осмелюсь выразиться: паршиво. И мне это известно, поскольку именно я изобрел его, произвел, экспортировал и благодаря ему обанкротился. Даже дошел до того, что пытался есть это сам. В одном предложении я рассказал вам историю трех лет моей жизни. Мое очередное банкротство произошло тремя годами позже, и довольно неожиданно. Третье…

— Не продолжайте, — сказал я угрюмо, — все мы рано или поздно терпим банкротство.

— Я просто хотел показать вам, что работал и боролся, пусть это Филипп и называл бездельем. Филипп также говорил, что я сопьюсь, и в момент раздражения выражал надежду, что так и случится. Я должен доказать вам, что он неправильно судил обо мне. У меня есть чувство собственного достоинства.

— Отлично, — сказал я, — вижу, что теперь вы не пьете, мистер Форланд. Может, лучше перейдем к делу? Почему вы обратились ко мне?

— Я думаю, что вы не захотите, чтобы я обратился к Уилмэй или к сэру Винсенту.

— Могу я говорить с вами откровенно?

— Разумеется.

— Я предпочитаю, чтобы вы ни с ней, ни с ним не общались.

— Что ж, — сказал он, — вы откровенны, и я буду откровенен. Я не помню Уилмэй и никогда не видел сэра Винсента Карроне. Они даже не подозревают о моем существовании. Мой долг вернуть им деньги, которые моя сестра и Филипп ссудили мне. Я сохранил запись точной суммы. Это шесть тысяч пятьсот фунтов, и я желаю вернуть долг.

На какой-то миг я очень удивился, но это был только миг.

— Что и говорить, денег этих у меня нет, — продолжал он. — Но они могут позволить себе одолжить мне тысячу фунтов, которая даст мне возможность выручить эту сумму и даже больше. Я — брат ее матери, а ее отец был чрезвычайно добр ко мне до тех пор, пока не случилось недоразумение. Я настаиваю на этом.

— Послушайте, — сказал я, — вы говорили мне, что разбогатели. Почему вы не отдали долг тогда?

— Я готов был это сделать, но в то время занимался расширением дела, а такие вещи иногда плохо заканчиваются. Мое дело лопнуло.

Я ходил взад-вперед по комнате. Для пользы Уилмэй я должен был отправить этого человека за пределы Англии. Я бы поговорил с сэром Винсентом о мистере Форланде. Но я хотел держать Форланда подальше от Уилмэй.

— Куда бы вы отправились, если бы у вас были деньги? — спросил я.

— В Кулгарди, — ответил он без колебания.

— Хорошо, — сказал я, — я рад, что вы обратились ко мне. Уилмэй сейчас не имеет права распоряжаться деньгами, следовательно, не может дать вам деньги. Сэр Винсент вам их просто не дал бы. А я могу и, конечно, дам. Я выпишу вам чек на две сотни фунтов и буду оплачивать баланс в восемьсот фунтов, внося по сотне каждые три месяца. Если вы в течение этого периода вернетесь в Англию или свяжетесь каким-либо образом с Уилмэй или сэром Винсентом Карроне, то выдача остатка будет прекращена.