– Это не гостья. Она дальняя родственница мамы. – Ясуко посмотрела на красавицу, как смотрят на малое дитя.

Ни один мускул не дрогнул на лице незнакомки под взглядом Ясуко, но стоило ей заметить Ибуки и Микамэ, длинные ресницы пришли в движение, словно сказочная бабочка медленно захлопала темными крыльями в такт дыханию. В то же самое время бледные губы расцвели подобием улыбки, открыв необъяснимо привлекательную темную пещерку рта.

Через мгновение незнакомка поднялась, повернулась к ним спиной и побрела вниз по дальнему склону холма.

Ибуки быстро выбросил ее из головы, но теперь, в поезде, когда Ясуко упомянула про вечер светлячков, необыкновенное лицо той женщины снова всплыло в его памяти. Он все думал, кого же она ему напоминает, но никак не мог угадать; и вдруг сообразил – она же одно лицо с маской Дзо-но онна, которую они видели накануне!

Ибуки моргнул, словно ото сна очнулся.

– Ты ее помнишь, так ведь? – Ясуко как будто ему в душу заглянула. – Та женщина в беседке, вы с Тоёки еще про нее спрашивали. Это и есть Харумэ.

– Правда? Помню только, что она очень красивая, больше ничего. Она замужем?

– Нет. Их с Акио воспитывали порознь. Он мне сказал, что даже не знал о ее существовании, пока не повзрослел.

По словам Ясуко, в семействе Тогано рождение двойни считалось нечистым, презренным актом: только звери по нескольку детенышей сразу приносят. Муж Миэко, выучившийся в Токио на банкира, отрицал подобные предрассудки, но его родители, люди сельские, воспротивились совместному воспитанию малышей. Уважая их взгляды, родители Миэко забрали Харумэ к себе, и официально она числилась дочерью вдовой тетушки. Ребенок так и не вернулся в дом настоящих родителей, даже после смерти отца Миэко. Ясуко узнала о ее существовании только после свадьбы.

– Если они с Акио близнецы, – задумался Ибуки, – значит, ей уже должно быть тридцать. Может, это ночь была виновата, но мне тогда показалось, что ей и двадцати нет.

– Она удивительная женщина, редкой красоты.

– Почему же она не замужем?

– Мне тоже это интересно. – Ясуко неопределенно качнула головой.

– Она как-нибудь себе на жизнь зарабатывает?

– Нет. Наверное, детство в уединенном храме сказывается. Харумэ всегда чувствовала себя немного выше других, как стародавняя принцесса.

– Да уж, вид у нее именно такой и был: как у типичной знатной барышни эпохи Мэйдзи[18], которая волей случая переместилась в наше время. Чувствуется в ней что-то не совсем обычное. Давно она у вас?

– Да, довольно давно. – Ясуко искоса поглядела на него, не поднимая головы.

Мать Миэко тоже умерла, и после войны для семьи наступили тяжелые времена; некоторые из родственников даже начали судиться из-за собственности. В итоге Харумэ отослали обратно в дом Тогано, под тем предлогом, что брат ее, Акио, все равно погиб.

Ибуки подивился подобной судьбе женщины, которая, словно ребенок, слепо подчиняется капризам других людей. Или с ней что-то не так? И не связано ли решение Ясуко уйти из семьи Тогано с возвращением Харумэ?

– Миэко любит ее? – спросил он.

Ясуко медленно покачала головой.

Прежде чем Ибуки успел побольше узнать о Харумэ и намерениях Ясуко, поезд вырвался из длинного туннеля.

За окнами показались огни курортного городка Атами, словно драгоценные камни, рассыпанные по сбегающему к морю склону холма.

Ибуки лениво наблюдал за попытками носильщика справиться с чьим-то багажом, и тут в голову ему пришла одна идея.

– Ясуко, давай сойдем здесь.

– Что?!

Не обратив внимания на возглас удивления, он стащил с верхней полки чемоданы и накинул Ясуко на плечи алое пальтишко.

Поезд остановился. С чемоданами в одной руке Ибуки спешно вытолкал другой девушку на платформу. Не успели они сойти, как поезд снова тронулся в путь.

– Что ты делаешь? Куда мы идем? – Ясуко прижалась щекой к его плечу и смотрела на него снизу вверх, пылая от возбуждения, словно украденная невеста.

Ибуки перехватил чемоданы в другую руку, решительно обнял Ясуко, и они пошли вниз по ступенькам.

Неделю спустя Ибуки сидел за рабочим столом на кафедре, правил корректурный оттиск новой книги. У профессора Макино занятий в тот день не было, а двое других коллег уже ушли домой, оставив кабинет в полное распоряжение Ибуки.

Порой до него доносился звук шагов да телефон звонил в расположенной за толстой стеной библиотеке. Время от времени он стряхивал пепел в пепельницу и смотрел в окно с третьего этажа, на то, как желтые листья гинко трепыхались на ветках дерева, в любое мгновение готовые сорваться вниз и исчезнуть навсегда.

В пять часов отключили отопление, и в комнате заметно похолодало.

Временами перед его внутренним взором появлялась Ясуко, словно в голове рубильник включали, и он снова чувствовал в своих руках ее подвижное божественное тело, как тогда, в отеле на окраине Атами, и в душе нарастало беспокойство. Он с дрожью вспоминал податливую нежность ее запястий и рук, таких хрупких, что временами ему становилось страшно, не отломятся ли они. И тогда он уходил из пыльного и бесцветного мира книг и папок, разложенных на столе, и предавался мечтам, пока не начинал, словно птица, парить в облаках, в неестественно яркой пустоте, где все цвета сливались в один нестерпимо чистый свет.

Только после расставания Ибуки осознал, что ему известно о происходящем в доме Тогано и планах Ясуко не больше того, что она рассказала в поезде.

Перепуганный ее упоминанием о возможной свадьбе с Микамэ, Ибуки поддался импульсу, попытался силой сделать Ясуко своей, но получил лишь необычайно богатый чувственный пир, в конце которого она просто-напросто ушла, не оставив после себя ничего.

Дома он со вздохом отчаяния посмотрел на свою маленькую дочку и стройную безупречную женушку – в одной ни капли детской сладости, в другой ни грамма искуса – и увидел в них только рабские узы, крепко-накрепко сковавшие всех троих.

Сегодня и позавчера он читал лекции, но Ясуко в аудитории так и не появилась. Он просил ее звонить ему в кабинет в любое время, вне зависимости от расписания занятий, вот и сегодня все мешкал и мешкал, даже отменил лекцию в другом университете, чтобы не уходить в три. Проще всего было бы самому набрать номер дома Тогано, но совесть не позволяла.

Ибуки взглянул на наручные часы – оказалось, что уже десять минут шестого. Дольше ждать просто глупо. Он собрал исписанные листы, запихал их в портфель, снял со стоящей в углу кабинета вешалки пальто, надел его…

И вдруг раздался телефонный звонок. Обычно медлительный, Ибуки опрометью бросился к аппарату и схватил трубку, но, услышав мужской голос, разочарованно облокотился на стол.