— Ну погодите, я вам насолю, можете не сомневаться! — шепчу я.

Ваша смиренница Аня на самом деле вулкан, изрыгающий огненную лаву.

На сей раз месть будет куда изощренней — и, вероятно, я совершу ее не своими руками.

Я без промедления звоню Штеффену.

Он очень удивлен моим звонком.

— Аня? Ты? Вообще-то, я ждал с этого номера звонка от твоего мужа — извини, бывшего мужа, — дружелюбно говорит он. — Чем могу быть полезен?

Я объясняю, что Гернот уже уехал в отпуск. А мне нужна помощь сильного мужчины, чтобы отнести в машину телевизор. Не может ли он ненадолго подскочить в Постгассе?

Собственно, я совершенно не собиралась забирать этот телевизор, у меня давно уже есть новый. Но в этот момент мне не приходит в голову никакой другой тяжелый предмет.

Как обычно, Штеффен с готовностью приходит на помощь и обещает прибыть через полчаса.

— Молодец, что стала вести себя разумно, — похвалил он, протягивая мне руку в дверях дома, — и наконец-то забираешь свою мебель! Значит, вам удалось обо всем мирно договориться?

— Проблем и раньше не было, просто у меня до сих пор не было места, куда ее забрать. Теперь я вселилась в просторную квартиру, которую сейчас тебе покажу.

Штеффен взваливает телевизор себе на живот и несет его к машине моей матери, а я тем временем откидываю крышку багажника и подстилаю под аппарат шерстяное одеяло.

Отдуваясь, он снова топает в дом. Его обритый череп уже слегка порос щетиной, на лбу блестят капли пота.

— Фу, какая жарища. Нет ли у тебя, случайно, пива, я имею в виду, нет ли пива в холодильнике Гернота?

Он разваливается в кресле и пьет из бутылки.

— Странно, что он мне ничего не сказал о своих планах на отпуск. Время от времени мы встречаемся, чтобы сыграть в скат; сейчас я соломенный вдовец, и партия в скат была бы куда как кстати.

— А что, Биргит тоже уехала? — спросила я с самым невинным видом.

— А она тебе не сказала? Сразу же в первый день каникул удрала, кажется, это было 26 июля, — сказал Штеффен. — Я уезжаю в Росток только послезавтра. Биргит ни за что не соглашалась ехать со мной, вместо этого она отправилась в гости к своей подруге Франсуазе.

— Ты в этом уверен? — спросила я, и он непонимающе уставился на меня.

Я не стала его щадить. Решительно встала и отмотала автоответчик на начало. Штеффен прослушивал разные записи, слегка посмеиваясь, пока не дошло до известного места.

На первом же слове жены он вздрогнул и выпрямился в кресле. Прослушав до конца, он сперва лишился дара речи, а потом потребовал:

— Еще раз!

Я прокрутила ее сообщение снова. Некоторое время мы без слов смотрели друг другу в глаза.

— Это непостижимо. Должно быть, тут какое-то недоразумение, — сказал он почти умоляюще.

— Вряд ли. Я думаю, они оба давно в Драгиньяне, и все у них на мази.

Штеффен погрузился в раздумья.

— У нас нет никаких доказательств, — возразил он. — Она, может, действительно там, но он-то может быть где угодно, например в США. Биргит вчера мне звонила, я не думаю, что…

— Дорогой Штеффен, — перебила я его тихо, но решительно, — я уже была однажды в похожей ситуации, потому что слишком долго закрывала глаза на неприятные факты. Никому не хочется признавать развал отношений, и каждый себе придумывает какую-нибудь отмазку. Недавно ты сам мне рассказывал, что Биргит ведет себя не так, как всегда. И ты не можешь сложить два и два?

— О боже, неужто моя жена была причиной вашего развода?

— Кто это был, я до сих пор не знаю, но не Биргит, это точно. А в остальном — принюхайся, тебе это ничего не напоминает?

Штеффен отрицательно помотал головой. Но ведь известно, что у мужчин чувствительность к запахам слабее, чем у нас.

— Сигареты? — попытался он угадать. Из нас всех Биргит была единственной курящей.

— Нет-нет. Ландыш, — сказала я.

Он встал.

— Поехали, отвезем телевизор в твою новую квартиру. А после этого мне нужно побыть одному. Не стоит делать скоропалительных выводов. Надо все обдумать. Может, все как-то разъяснится.

Штеффен не из тех, кто действует очертя голову. Хотя у меня была слабая надежда, что он тут же помчится во Францию — точно ангел карающий, с огнем и мечом. Но я погорячилась в своих расчетах.

Штеффен больше вообще ни слова не произнес, погрузившись в мрачное молчание.

Только занеся телевизор и поставив его в моей будущей гостиной, Штеффен обронил:

— Так вот почему, значит, мы больше не ходили ужинать вместе!

Поскольку я не поняла, что именно он имеет в виду, ему пришлось еще раз нехотя раскрыть рот.

После развода, сказал он, Гернот пытался сохранить дружбу с Биргит и Штеффеном и раз в месяц организовывал совместный выход в итальянский ресторан. Но по какой-то причине Биргит после трех раз потеряла к этим ужинам охоту. А Штеффен и Гернот спорадически встречались за скатом в чисто мужской компании.

— Может, им хотелось ходить вдвоем, без меня, — сказал Штеффен и попрощался.

Про мою новую квартиру он не проронил ни слова.

Ехать сегодня в мангеймский Дом мебели уже поздновато, и вместо этого я спускаюсь в сад моего квартирного хозяина и поливаю газон и клумбы. Впервые присматриваюсь к здешним растениям. Большая клумба в дальнем углу сада похожа скорее на крестьянский огородик, потому что там вперемешку разрослись ноготки и помидоры, тыква, розы и морковь, ревень и бурьян. На меня, как и на многих людей, природа действует успокаивающе. Некоторое время я сижу под старой вишней, наблюдаю жучков-листоедов на белых георгинах, слушаю вечернее пение дроздов и не испытываю никакой потребности в судоку.

Но для полного расслабления мне недостает внутреннего покоя. Через десять минут я хочу встать, но сижу как приклеенная, потому что скамейка оказалась обильно сдобрена смолой и птичьим пометом. Но чистить чужую садовую мебель я не берусь.

Отсюда видно слуховое окно на задней стороне дома, раньше я его не замечала. На втором этаже располагается мое будущее царство, на первом живет Мануэль со своим отцом, может быть, и на самом верху есть еще какой-нибудь субарендатор? Я покинула сад и снова вошла в дом, но вместо того, чтобы подняться в свою квартиру, направилась выше, в мансардный этаж.

Дверь мансарды стояла приоткрытой. Там валялся всякий хлам: деревянные санки, шляпная коробка, полная елочных игрушек, сломанный пюпитр вкупе с вертящимся табуретом для рояля и несколько отбракованных цветочных ящиков. В шкафу середины прошлого века стопками лежало пожелтевшее белье, тщательно перевязанное красными и синими ленточками. К скосам кровли были прислонены две картины маслом, ни в чем не уступающие моим коровам, жующим жвачку. На гвозде болтался фиолетово-золотой орден «Pour le Mérite». Потихоньку ржавел себе металлический ящик, наполненный дешевыми журнальчиками, романами про Дикий Запад и пазлами в коробках. Судя по всему, здесь годами никто не пытался навести порядок. Когда жив был мой отец, на чердаке родительского дома все было приблизительно так же.