шевеление. Воронцов, не таясь, подошел к машине, открыл заднюю дверцу, сел на сиденье и предложил доброжелательно:

– Поехали, ребята.

Те двое, что сидели в машине, похоже, несколько растерялись.

– Все равно – куда я, туда и вы, – развел руками Воронцов. – Так чего ж нам в разных машинах ездить.

Именно так сейчас надо было с ними – ни в коем случае от них не прятаться. Пусть успокоятся.

– Куда едем? – поразмыслив, спросил тот, что сидел за рулем, и завел двигатель.

– Туда, где ты сегодня утром дежурил, – засмеялся Воронцов. – Не забыл еще?

Парень рванул рычаг коробки передач – излишне резко, как показалось Воронцову.

– Да ты не нервничай, – еще больше развеселился Воронцов. – Я не в претензии. У каждого своя работа. Да, и вот еще что, – вспомнил он вдруг. – Останови где-нибудь у ночного магазина, конфет купим. К даме едем все-таки.

– Все вместе? – осведомился тот, что за рулем.

– А ты шустрый, – оценил Воронцов. – Но сегодня тебе придется ночевать в машине. Я же тебе объяснил уже – каждому свое.

Глава 8

Хельга была в вечернем платье. На столе горели, негромко потрескивая, свечи. Неплохо у них, у журналисток, это поставлено.

– Умеешь обольщать, – признал Воронцов. – Это у тебя профессиональное, да? Нравиться людям.

– Это как-то само собой получается, – проявила скромность Хельга.

– Оно и видно. Кстати, мне сегодня вечером звонила мама и рассказывала о тебе. Ты ее очаровала, честное слово, и это самая удивительная новость из всех.

– Ну почему же…

– Ты не знаешь мою маму. Ты первая из моих знакомых дам за последние несколько лет, о ком мама отозвалась не просто благосклонно, а…

Воронцов повел рукой в воздухе, словно где-то рядом с собой пытался нащупать нужное слово.

– В общем, ты ее покорила. Я не знаю, как тебе это удалось…

– Мы просто посидели с ней, поболтали, выпили пару чашек чая. У тебя очень симпатичная мама…

– Спасибо.

– Только ты – непутевый сын.

– Я?! – возмутился Воронцов.

Такое он слышал впервые.

– Ты слишком занят собой и своими делами. И мне показалось, что мало внимания уделяешь матери.

– Она ни в чем не нуждается, – сказал Воронцов. – Продукты, одежду – все я ей покупаю. Она в июне в Карловых Варах лечилась, я ей это устроил…

– А кран течет, – вставила Хельга.

– Какой кран?

– На кухне.

– Ну не могу же я за всем уследить! Ладно, вызову слесаря, завтра же.

– Ты бы лучше сам.

– Мне некогда.

– Вот об этом я тебе и толкую. Ты вечно занят, и тебя не хватает на то, чтобы просто приехать и посидеть с мамой. Поезжай и займись этим краном, проведи хотя бы полчаса с родным человеком.

– Хорошо, – буркнул Воронцов.

Не слишком приятно, когда тебя поучают.

– Не будем больше об этом, – смилостивилась Хельга.

Свечи уже оплывали. Воронцов поднял фужер с шампанским.

– Когда начнется наше интервью? – поинтересовался он, придвигаясь к Хельге поближе.

Она улыбнулась и опустила глаза, наблюдая, как поднимаются со дна фужера воздушные пузырьки.

– Интервью будет, Саша. Но не то, которое ты имеешь в виду.

– А что я имею в виду?

– Я надеюсь, что сегодня ты поведешь себя более пристойно, чем в прошлый раз.

– Я был так плох?

– Ты был груб.

– Сегодня я буду нежен как голубь.

– Ничего этого не будет. Так что извини.

– Какого же черта ты меня к себе пригласила? – нахмурился Воронцов.

– Я хотела с тобой поговорить, узнать о тебе побольше. Моя статья…

– Не будет никакой статьи!

– Тогда и я не понимаю, зачем мне с тобой встречаться.

– Это просто какое-то стечение обстоятельств, – огрызнулся Воронцов. – Случайность – и только.

– Поражаюсь я вам, мужикам, – оскорбилась Хельга. – Когда мы нужны, вы используете нас на полную катушку. Поезжай туда, привези то, пусть паспорт пока у тебя полежит, отвези меня туда, ложись со мной в постель, потому что я этого хочу. И потом все это называют просто стечением обстоятельств.

Она, похоже, не на шутку обиделась.

– Извини, – сказал Воронцов. – Я, конечно, не всегда бываю прав.

Никак он не мог понять, как следует вести себя с этой женщиной. То она казалась ему совсем свойской и доступной, то представлялось, что таится в ней что-то такое, чего не разгадать никогда.

– Давай выпьем, – предложил Воронцов. – Ничего такого нет, что могло бы нас поссорить.

Он, демонстрируя свое миролюбие, положил свою ладонь на руку Хельге, и она не отстранилась, только едва заметно улыбнулась. Простила.

– В какой газете ты работаешь? – поинтересовался Воронцов.

– Я внештатник. Свободный журналист.

– Трудно устроиться, да?

– А я и не пыталась. Я не умею работать с девяти до шести и два раза в месяц получать фиксированную зарплату. Я – вольная птица, сама по себе. Пишу, о чем хочу, никто над душой при этом не стоит, потом статьи отношу в редакции. Не взяли в одной – возьмут в другой. Такая вот жизнь.

– А обо мне ты для кого напишешь?

– Смотря какая статья получится. Я еще пока с трудом представляю. Ты каждый раз открываешься мне с какой-нибудь новой стороны.

– Ну и как впечатления?

– Честно?

– Да.

– Ты мне интересен. Чисто по-человечески. Я бизнесменов себе представляла иначе. Знаешь, сложился такой стереотип: из бывших комсомольских деятелей, разжирели на партийных деньгах, очень быстро срослись с мафией, и все там мерзко, грязно, жутко.

– А разве не так?

– Ты, например, совсем не похож на мафиози, и не такой уж крутой, и неприятности твои все такие понятные, и мама у тебя чудесная, и все как-то по-человечески, так обыкновенно. Мне вот это и интересно показать в статье: человек распоряжается миллионами долларов, а жизнь у него такая же, как у простых смертных…

– Точно, – поддакнул Воронцов и показал за окно: – Все как у всех. Например, машина, дежурящая у подъезда…

– Что – та самая? – обеспокоилась Хельга, поняв, что речь идет о зеленом «опеле».

– Я с ними и приехал.

– Они опять следили за тобой?

– Ты не поняла. Я приехал к тебе в их «опеле». К чему эти шпионские страсти, если всем все понятно.

– Ты сумасшедший! – покачала головой Хельга.

Но, похоже, в ее тоне не было осуждения.

– Все-таки я напишу о тебе статью.

– Только без упоминания моей фамилии, – уже почти сдался Воронцов.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Но ты расскажи о себе поподробнее, – попросила Хельга. – Мне ведь