здоровое лицо Марка Шнайдера, ладно, не здоровое, но живое. Его волосы мокрые и ниспадают на лоб, он отчаянно задыхается при моем появлении.

— Слава Богу, ты вернулся, — его голос дрогнет от слез, и я фыркаю от его жалкого расстройства. — Пожалуйста, не оставляй меня, я не справлюсь. Пожалуйста, я сделаю все, что угодно, если ты меня выпустишь, — он барахтается в воде, и я разочарован, что освещение плохое, не дает разглядеть, стала ли вода красной или коричневой от его крови.

Его руки слабо барахтаются, пока он плывет через резервуар к открытому люку с двумя разбитыми коленями. Этот человек — идиот, если думает, что мы вытащим его из резервуара и просто отпустим.

Но, конечно, он это знает. Он провел последние десять лет, слушая о том, как все его сообщники умирают от самых ужасных травм. Надо отдать ему должное, он чертовски хорошо прятался. Но не идеально, и мы, наконец, поймали его.

Меня тошнит, когда я тянусь в бак, и мне приходится дотрагиваться до него, чтобы вытащить. Я рычу от отвращения, когда вытаскиваю его и тащу за голову по лестнице. Он падает на крышу, воя от боли. Во мне нет ни капли сочувствия. Я знаю, что мой отец выл точно так же, когда медленно сходил с ума в одиночной камере.

Официально он находился там для собственной безопасности. В первую неделю пребывания в тюрьме на него совершили покушение. Но я ни на секунду не сомневался, что это Шнайдер и его дружки заперли его, чтобы он не мог никому рассказать правду.

А правда заключалась в том, что они — подчиненные губернатора Олбрайта — убили губернатора и подставили моего отца. Они хотели сотрудничать с итальянцами, но Олбрайт был предан моей семье. Одним диким махом они устранили и Олбрайта, и моего отца.

Любая боль, которую они испытали от моих рук, объясняется их собственной недальновидностью. Никто не ожидал, что вспыльчивый сын Эйдена Фокса многого добьется. Все полагали, что мы с братьями потухнем, оставшись без матери и отца. Утонем в наркотиках или погибнем в уличных драках.

Конечно, этого не случилось. И вот теперь я стою над сгорбленным, стонущим последним раздавленным тараканом. Я опускаюсь на корточки, чтобы заглянуть в его залитое слезами лицо.

— Мне не хочется опускаться до твоего уровня, но нужно сделать это глаза в глаза.

— По-пожалуйста, — лепечет он, я достаю пистолет с пояса и засовываю ствол ему в рот, чтобы он замолчал.

— Разве ты не знаешь, что перебивать невежливо? — его глаза становятся огромными блюдцами, когда он шатко кивает головой вокруг пистолета. — Но ты здесь не для долбаного урока этикета, — я слышу, как один из моих братьев фыркает позади — вероятно, Финн, извращенный ублюдок.

— Ты слышал про смерть от тысячи порезов? Все думают, что это буквально, представляют тысячу крошечных царапин или еще какую-нибудь хрень. А ты знаешь, что они на самом деле делали? — он бормочет что-то бессвязное с пистолетом, все еще зажатым во рту. — Хм, я не понял. Но расскажу тебе, ага? Палач сдирал небольшие куски кожи, затем ампутировал конечности, а финалом было обезглавливание, — праведный гнев бурлит в нем, когда я смотрю, как он плачет, как его разбитое тело сотрясается от рыданий. — Но не волнуйся, Марк, я не сделаю этого с тобой. Видишь ли, к сожалению, приговоренный обычно умирает или теряет сознание задолго до ампутации. А это не очень весело.

Я щелкаю запястьем, показывая братьям, чтобы те усадили его на скамью для порки, которую они принесли на крышу. Я не буду использовать ее по прямому назначению, но она отлично подойдет для того, что я запланировал. Убираю пистолет, когда мои братья поднимают мужчину. Он кричит между рыданиями и мольбами, когда они кладут его на скамью и скрепляют запястья и лодыжки снизу. Его колени издают ужасный хрустящий звук, когда они сгибают их, чтобы уложить на скамью.

Шнайдер дрожит, и я не знаю, от чего это — от холода из-за мокрой одежды или от боли. Может быть, от страха перед тем, что должно произойти. В любом случае, это прекрасное зрелище. Здесь, на окраине города Джун-Харбор, звезды видны в ясном ночном небе, придавая сцене атмосферу астральной магии.

— Я недавно прочитал об удивительном норвежском ритуале под названием «кровавый орел», ты слышал о нем? — мне отвечают только стонами. Я сжимаю в кулак его волосы и дергаю голову вверх. — Смотри на меня, когда я говорю с тобой, Марк. Блять возьми, на чем я остановился?

— Ты собирался рассказать ему о «кровавом орле», — говорит Роан с моей стороны.

— А, точно. В норвежских преданиях он упоминается всего несколько раз, но каждый раз это происходило в отместку за убийство отца. И я подумал: «Ах, как подходит».

— Я не убивал твоего отца. Я не убивал его, — мешок с дерьмом причитает, как будто это его спасет, как будто я ни хрена не знаю, как именно умер мой отец.

— Ты прав, Марк. Ты не убивал его. Он сам себя убил. Знаешь как?

— Он… стена… — он бормочет что-то неразличимое.

— Я тебя не услышал, — я поднимаю его голову выше, надавливая на шею.

Он говорит медленно и с полным унынием. Наконец-то, блять, он понял, что умрет. Нет другого выхода. — Он поранился.

— Как? — сплевываю я, простота его ответа раздражает сильнее.

Он вздыхает. Я надеюсь, что он собирает дыхание, чтобы сказать правду без лишних слов.

— Он бился головой о стену своей камеры, пока не потерял сознание.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-нибудь бился головой о что-нибудь? Стол, дверца шкафа, что-нибудь в этом роде? — его брови сходятся вместе, он смущен, но бормочет «да». — И это громко, не так ли? Так что можно подумать, что, когда мой отец раз за разом врезается головой в чертову бетонную стену, будет шумно. Нет?

Он снова бормочет, и я, блять, больше не могу терпеть.

— Отвечай, ублюдок! Он бы наделал много шума, не так ли? — кричу я ему в лицо, и он морщится от моей ярости.

Ярость. Я был полон ею уже десять лет.

— Да, да. Он бы поднял шум, — Марк закатывает глаза, и я расстраиваюсь, что он от меня отшатывается. Черт, еще рано.

— Я бы спросил тогда, почему прошло двенадцать часов, прежде чем кто-то проверил его, но мне надоело слышать твой голос. Так что позволь перейти к делу. Чтобы выполнить «кровавого орла», нужно отделить ребра человека от позвоночника. Затем разрезать кости и кожу, чтобы вытащить легкие из тела.