И вот тогда-то наконец Эйб преподнес семье сюрприз. Он стал полицейским.

Родители шутили, что их помешавшийся на чистоте сын вознамерился очистить весь мир. Братья, старший и младший, сказали, что у него развился комплекс героя. Приятели по шахматному клубу на полном серьезе объявили, что все бухгалтерское сообщество прослезилось в тот день, когда он поступил в полицейскую академию, и что итоговые ведомости уже никогда не будут прежними.

Сам Эйб так никогда толком и не объяснил, почему принял решение стать копом. Может быть, он просто лучше многих, в том числе и зацикленных на контроле чудаков, понимал, что жизнь – дело путаное и грязное. Жена, которую он любил и обожал, после пяти лет бесплодных попыток узнала, что у нее никогда не будет детей. Район с их уютным домиком, который они выбрали в начале восьмидесятых за тишину и покой, стал прибежищем для бандитов и наркоманов. И сам Эйб, дотошный, методичный, донельзя организованный, в какой-то момент понял, что избранный путь главного финансового директора совсем его не привлекает.

Ему хотелось чувствовать, что от него что-то зависит, что он сам способен что-то изменить. Может быть, он даже хотел привести весь мир в такой же порядок, какой царил на его письменном столе.

В конце концов, причины не так уж важны. Детектив Сандерс был чертовски хорошим полицейским.

Ему немало доставалось от коллег. Они качали головой, поглядывая на его ухоженные руки, прохаживались по поводу его начищенных до блеска лоферов. Пытались вывести из себя, заменив его дорогой, купленный на собственные деньги черный степлер дешевым серым казенного образца, который постоянно ломался. Однажды они даже поменяли покрышки на его машине, чтобы посмотреть, заметит ли он подмену. Он заметил.

Потом они стали с ним работать.

Получая дело, Эйб Сандерс становился одержимым. У него появлялась цель, им овладевала страсть и – по причинам, объяснить которые не мог он сам, – злость и гнев. Злость и гнев на несправедливость жизни и ужравшихся в хлам или обкурившихся до одури тупых недоумков, отнимающих жизнь у хороших, честных, достойных трудяг.

Может быть, другие детективы и не понимали значимость хорошего степлера, но всем детективам знакомы злость и гнев. Это общий знаменатель, о котором никто не говорит и который все понимают.

Эйб аккуратно завернул сандвич, положил его ровно посередине треугольной формы листа, подобрал уголки и плотно завернул. Промокнул каплю горчицы на столе влажной салфеткой. И отправил все в мусорную корзину.

На этот раз его взбесило дело Хэтуэя. Виноват, в общем-то, был не судья. Ордер на обыск выписали слишком небрежно, и полицейским пришлось импровизировать. В наше время такое больше не прокатывает. Миром правят адвокаты, а копам приходится учиться обращать внимание на мелкий шрифт. Как есть, так есть, и ничего тут не поделаешь.

Ордеров и арестов, с которыми возникали проблемы, набиралось не так уж много – пересчитать их Эйбу хватило бы пальцев одной руки. В дотошности есть свои плюсы.

Он поднялся помыть руки, когда из своего офиса высунулся лейтенант.

– Сандерс? На пару слов.

Интересно, что у него там, подумал Эйб, входя в кабинет и присаживаясь на край жесткого пластикового стула. А через секунду он услышал о городке Бейкерсвиль, находящемся в двух часах езды от Портленда и даже не имеющем собственного отдела убийств. Потрясенный, Сандерс молча слушал рассказ лейтенанта о том, что, как предполагала полиция, стало уже вторым случаем со стрельбой в школах Орегона за последние годы. В поступивших сообщениях говорилось о жертвах. Бригада экспертов-криминалистов уже выехала, полиция округа отправила своих людей, полиция штата – тоже. О стрелке никакой информации не поступало, и, что странно, шерифа пока найти не удалось.

– Нам позвонил губернатор, – продолжал лейтенант. – Делу придается большое значение, а расследование, судя по всему, уже вышло из-под контроля. Начальству нужен человек надежный, представительный, опытный, обладающий организационными способностями, который мог бы распорядиться всеми – городскими, нашими и, по всей вероятности, федеральными – ресурсами.

– Несомненно.

Лейтенант скользнул взглядом по крепкой, подтянутой фигуре в аккуратном, сшитом на заказ сером костюме.

– Нужен человек, который хорошо выглядел бы в глазах прессы.

Эйб хищно улыбнулся. Он любил прессу и репортеров. Он знал, что и в каком объеме им скормить, а потом сам пожирал их заживо. И был этим счастлив.

– Несомненно! – повторил Сандерс с уже большим энтузиазмом.

– Отправляться надо сегодня же. Для начала рассчитывай на две-три недели, потом съездишь еще.

– Без проблем.

Эйб не покривил душой. В последнее время Сара его присутствия почти не замечала. Он уступил ее мольбам и купил двухмесячного щенка. Теперь она занималась только собачонкой: ухаживала за ним, кормила и щекотала под подбородком. Эйб уже представлял, как, вернувшись однажды домой, увидит щенка в детской одежде и шапочке. А тот еще и ухмыльнется – мол, так и надо; пока что псина держалась совершенно невозмутимо.

Иногда Эйб и себя ловил на том, что ласкает приемыша. У него была такая пушистая, мягкая на ощупь шерстка. Хотя, разумеется, лучше держаться подальше от существа, не способного контролировать собственный мочевой пузырь.

– Тогда дело твое, – подвел итог лейтенант. – Берись за него так, как будто получил вчера. И, Сандерс…

Эйб остановился у двери.

– По информации оттуда, погибли по меньшей мере двое детей. Дело будет нелегкое. Для всех.

– Стрелок – школьник?

– О стрелке пока данных нет.

– Чаще всего так и бывает.

– Будем исходить из того, что это так. Сделай все как надо. И побыстрее. Для всех будет лучше.

Эйб понял. Когда жертвы – дети, люди становятся немножко бешеными. Иногда и полицейские тоже.

Сандерс заказал машину. Как всегда, позвонил заранее в отель, собрал относящуюся к делу информацию и отправился домой – паковать чемодан.

– Дети убивают детей, а у них даже отдела убийств нет, чтобы все это разгребать, – бормотал он. – Хорошо, хоть я приеду, а то эти олухи деревенские, должно быть, уже в штаны наложили.

Рейни успела отдернуть палец от спускового крючка.

– Дэнни, – выдохнула она.

Мальчик замер, словно оглушенный. Пистолет двадцать второго калибра, который он держал в правой, наполовину вытянутой руке, смотрел в колено Рейни. Левая рука, с револьвером тридцать восьмого калибра, висела вдоль тела.

Куда смотреть? Она по-прежнему целилась в Дэнни.

И тут Шеп шагнул к ней.

– Стоять! – крикнула Рейни, имея в виду обоих. Шеп был вооружен, но хотя она и доверяла ему как другу, полагаться на него полностью не могла – здесь он был еще и отцом. Если Шеп решит, что Дэнни в опасности или если сам Дэнни посчитает, что он в опасности…