Затем Феликс позвонил Львовину Алексею – устроителю подпольного аукциона. Разговор вышел коротким, но по существу. Феликс сообщил, что звонит по рекомендации Сидоренко и хотел бы выставить на аукцион предмет искусства из своей коллекции, спросил, когда он мог бы показать его оценщику. Алексей ответил, что все потенциальные лоты осматривает лично. Если его заинтересует, дальше дело доходит до оценщика. Слушая отрывистые фразы, небрежную интонацию, Феликс смотрел в пространство прямо перед собой, мысленно «срисовывая» портрет своего собеседника. Договорившись, что он подъедет в офис к Алексею к трем часам, Феликс попрощался, повесил трубку, взял со стола чемоданчик и вышел из кабинета.

В секретарской тем временем полным ходом шли мозговой штурм и кофепитие. Сотрудники сгрудились вокруг стола Никанора Потаповича, заставив столешницу кружками, блюдцами и тарелками с бутербродами и печеньем. Самому секретарю места не хватило, и он слонялся по секретарской, протирая пыль с подоконников.

– Надо в главном офисе сделать комнату отдыха с диванами и фонтаном, – сказал Феликс, направляясь к выходу.

– Э-э-э-э… зачем? – оторопело уставился на директора Гера, только-только закончивший обзванивать мастеров и магазины.

– А зачем он нужен, этот офис, если вы все равно постоянно тут сидите? Если что стрясется – звоните. Вернусь к вечеру.

И за ним захлопнулась дверь. Возникшую паузу нарушил Герман:

– Такое ощущение, что он постоянно в плохом настроении. И пойди пойми, что его все время так раздражает: мы все вместе, каждый в отдельности или окружающий мир в целом.

– Кто как, а я не могу себе даже представить вампира с веселым добрым нравом и легким характером, – хмыкнула Алевтина и потянулась к тарелке с печеньем. – Тут на метро туда-сюда проедешься, уже прибить кого-нибудь хочется, а поживи-ка с его годы. Пятьсот лет нервотрепок кого угодно измотают.

– Феликсу Эдуардовичу не пятьсот, ему четыреста восемьдесят, – поправила Арина.

– Ой, прости, детка, что я его так сильно состарила, это я не со зла.

– И чавой-то вы раскудахтались? – прозвучал недовольный голос Никанора Потаповича. – Обсуждать начальство – распоследнее дело! И верно он говорит, неча торчать тута все время, один шум от вас да беспорядок! Своя комната у вас имеется, вот туда и брысь!

– Я уже забыл, на чем мы остановились? – Гера принялся собирать со стола свои вещи.

– На том, что к бабкиному соседу иду я и Арина, – напомнил Сабуркин. – А вы с Алей сидите в машине. На всякий случай.

– Точно. И когда выдвигаемся?

– Да хоть бы и сейчас.

– Верно, – кивнула Арина. – Чем дольше тянем, тем страшнее будет. Только… где мы возьмем форму?

– Давайте Мухину позвоним, – предложила Алевтина. – Его дело, пусть тоже участие принимает. А то все только и норовят проехаться на всем готовеньком. Валя, у тебя есть его телефон?

– Ага.

– Давай звони.

– Может, еще попросить какое-нибудь прикрытие с подкреплением? – Сабуркин полез в карман за телефоном.

– Если хочешь, чтобы Феликс над нами смеялся и издевался где-то эдак месяцев пять-шесть, то конечно же, непременно попроси.

Купив по пути небольшую корзинку белых роз, Феликс подъехал к дому Светланы Брагиной. Вернее, не к дому, а к элитному жилому комплексу со шлагбаумом, охраной и будкой КПП. Пришлось ждать, пока охранник созвонится с хозяйкой квартиры, получит добро и пропустит машину.

Не рискуя узнавать, есть ли зеркала в лифтовых кабинах, Феликс пешком поднялся на девятнадцатый этаж и только собирался нажать на кнопку звонка, как дверь распахнулась. На миг Феликсу показалось, что он оказался в какой-то американской мелодраме тридцатых годов. В ярко освещенной прихожей стояла высокая блондинка с эффектно прорисованными формами, которые всячески подчеркивало облегающее длинное одеяние – нечто среднее между пеньюаром и концертным платьем. Сильный макияж, алая помада, тщательно уложенные платиновые локоны, волна сладких духов, не поддающийся определению возраст и поза: она стояла, опершись одной рукой о стену и отставив в сторону бедро, округлости которого, без сомнения, позавидовала бы и сама Мэрилин Монро. Замерев на пороге с корзинкой цветов, Феликс подумал, что очень кстати их принес, без роз эта сцена выглядела бы незавершенной.

– Это вы – Феликс? – грудным, таким же сладким, как и ее духи, голосом произнесла женщина.

– Да, это я вам звонил. А вы Светлана, вдова Николая Брагина? – учтиво поинтересовался он, протягивая корзинку и замечая, как при слове «вдова» в ее глазах мелькнул огонек досады.

– Проходите, – Светлана встала ровно, убрав бедро. – Можете не разуваться.

– Благодарю.

Хозяйка проводила его в гостиную, напомнившую Феликсу выставочный салон дорогого мебельного магазина, где все предметы интерьера были подобраны не по смыслу, а по яркости и сверканию позолоты. На инкрустированном деревянной мозаикой столе, за которым без труда могли бы разместиться человек двадцать, стояли бутылка шампанского и два бокала. Светлана предложила гостю присаживаться за стол, а сама кошкой свернулась в кресле напротив. Сев, Феликс понял, почему женщина выбрала именно это кресло – это был самый удачный ракурс. Глядя на нее, Феликс вспомнил слова Сидоренко про «убитую горем вдову» и подумал, что где-то поблизости, видимо, должна быть еще одна, другая, вдова.

– Расскажите о себе, – промурлыкала женщина, то и дело проводя кончиками пальцев по подлокотнику кресла. – Кто вы, загадочный незнакомец? Признаюсь, я была просто очарована вашим голосом.

Феликс понимал, что надо бы поддержать игру, но тогда водевиль грозил затянуться, а опаздывать на встречу с устроителем аукциона в его планы не входило. Поэтому он достаточно сухо, но при этом любезно сообщил, что является представителем службы безопасности страховой компании. Прокатилась волна мошенничеств со страховками, в том числе и антиквариата, продающегося с аукционов, а ее покойный супруг являлся клиентом его компании. В связи с этим компанию интересуют обстоятельства его внезапной кончины. Лицо Светланы вытянулось, она вышла из своей роли и мигом вошла в другую. Тихо ответив, что для нее это очень болезненная тема, женщина попросила налить ей шампанского. Феликс открыл бутылку, наполнил бокал, поднес ей и вернулся за стол.

Потребовалось не меньше получаса, прежде чем Феликс смог пробраться сквозь все бесчисленные маски. Отслеживая по движениям рук, по мимике, тембру голоса, ритму дыхания, где женщина лжет, где недоговаривает, где, наконец, говорит правду, он получил свою информацию, заодно и выяснил, чего же она так испугалась, услышав о службе безопасности страховой компании. Светлана, похоже, и сама толком не поняла, что рассказала все, как на исповеди. Минуя образ «убитой горем вдовы», она снова стала звездой кинематографа.

Женщина попросила еще шампанского. Феликс взял со стола бутылку и подошел к ней. Пока он наполнял бокал, Светлана разглядывала его лицо, затем коснулась запястья его руки, державшей бутылку.