— Ну, почему же брошу. Я просто удалюсь. По своим делам.

— А как же мы? Как же я? Ты же сказал… Вы же сказали… Ты обещал помочь. Это… это что… неправда? Ты нас обманывал?

— Ну, почему же. Когда я говорил, я так чувствовал. Так думал. Там.

— А здесь?

— Здесь — нет.

— Как же так может быть?

— Переменился. Выдохся. Охладел. Я же прохладный ветер.

И действительно, тут же повеяло прохладой, Ивушкину показалось, что он мерзнет. Лушина грива разлетелась по ветру. Возникло такое чувство, будто разом настала осень. Но нет. Никаких времен года не случается в стране "Нигде и никогда". Это просто Развигор взвился в небо и исчез. Истаял.

Луша стояла понуро, молчала. Ивушкин тоже как-то не сразу пришел в себя. Но он был не так потрясен предательством Развигора, потому что тот ему чем-то сразу не понравился.

— Ивушкин, — сказала Луша грустным голосом, — Ивушкин, возьми-ка ты в руки хороший прут!

— Это еще зачем?

— Отстегай свою глупую старую лошадь!

— Да ладно, Луш!

— Отхлещи ее, чтобы неповадно было доверяться тому, кому верить нельзя. Боюсь, никогда мы через этот овраг не перейдем. Никогда. Я сделалась какая-то слабая. Мне страшно.

Они долго молчали, и казалось, этому молчанию не будет конца. Как же им быть? Развигор обещал им помочь, так их уверил в своей дружбе… А теперь что? Вот снова стоят они над крутым склоном, совершенно беспомощные. И никакого моста и в помине нет, а там где-то пропадает маленький лосенок Люсик, и плачет, и волнуется, и ждет бедная его мать с переломанной ногой.

— Луш, хватит так стоять, надо что-то делать! — встрепенулся наконец Ивушкин.

— И то, хватит, — сказала Луша уже другим, бодрым голосом. Помогать нам некому. Мы с тобой, бояться не будем.

Ивушкину при этих словах показалось, что в душе его страх перед оврагом отступает, а его место занимает злость на Развигора и желание не зависеть от такого неверного, ненадежного существа. И по мере того как исчезал страх, проступали очертания моста, точно он сам собой наводился через овраг. Вот одна легкая дощечка. А вот рядом — вторая. Вот увиделась и третья. Выросли тонкие перильца. Светлина сказала правду. Мостик стал ясно виден, как только ими овладели решимость и отвага.

— Видишь, Ивушкин, видишь! — обрадовалась Луша. — Никогда не надо падать духом! А ну-ка, быстренько садись на меня верхом и зажмурься. У тебя от высоты может закружиться голова.

— А ты как же? — спросил Ивушкин.

Но Лушины копыта уже твердо и уверенно стучали по дощечкам. Они благополучно перебрались на другую сторону бездонного оврага. Деревья на этой стороне росли часто-часто. И был густым кустарник и подлесок. Солнечные лучи проникали сюда с трудом и казались тоненькими, редкими, косо натянутыми между небом и землей золотыми нитками. Лунные и звездные лучи не проникали совсем.

Шелест этого леса был особенный, сначала раздавался просто шорох, и все, а потом из него, как деревья из тумана, начинали выступать слова, после они снова погружались в шорох и становились непонятными.

— Луш, слушай.

Луша прислушалась.

— Ивушкин, по-моему, деревья поют.

— Но только не всегда понятно. Иногда просто шелестят, и все.

Они оба затаили дыхание и прислушались.

— Слышишь, Ивушкин, слышишь, вот опять — шелест превращается в слова!

И действительно, Ивушкин различил слова странной песенки:

Потом звуки песенки стали затихать, слова забормотались и перешли в шелест листьев, а потом стали опять понемногу превращаться в слова, еще чуднее прежних:

Потом опять листья зашелестели неразборчиво, и снова зазвучали слова:

И потом снова песня перешла в шелест, и Луша с Ивушкиным почувствовали, что они не запомнили из этой песенки ни единого слова.

— Луша, — сказал Ивушкин, когда песенка уже больше не возобновилась, — через овраг-то мы с тобой перебрались, но ведь нам еще темное поле надо перейти. А где оно?

Да, вот вопрос! Поля никакого не было, вокруг были одни только поющие деревья. Рядом рос малюсенький невзрачный кустик. Он не пел. Стоял молча. Поэтому Луша решилась обратиться к нему.

— Послушай, дружочек, — сказала она. — Ты не смог бы нам объяснить, как нам пройти к темному полю?

Кустик заметно испугался.

— Ой, а зачем вам? Говорят, там темно и страшно. Правда, я сам не видел.

— Нам нужно перейти через поле, — сказал Ивушкин.

— Ой! — опять ойкнул маленький куст. — А вы не боитесь?

— Нет, — отрезала Луша. — Так знаешь ты или не знаешь, как туда пройти?

— Надо идти по тополям.

— Лошади не умеют ходить по деревьям, — сказала Луша, и к ее голосу приметалась капелька огорчения.

— Да нет, — успокоил кустик. — Я не это хотел сказать. Просто от тополя к тополю. По стволам. Они выходят к темному полю. От них я про него и слыхал.

— Ах, вот что.

Луша немного успокоилась, вдохнула воздух своими мягкими влажными ноздрями, повела головой.

— Вон там, Ивушкин. Вот оттуда пахнет горьковато-сладковатым тополиным духом. Ты устал? Пойдешь или поедешь?

— Не устал я, Луш. Я пойду рядышком.

И они двинулись на тополиный запах.

Один большой тополь действительно рос неподалеку, он тут же им указал, куда идти дальше, а там второй тополь направил их к третьему, третий к четвертому, и так тополя передавали их "из рук в руки", пока не кончился поющий лес и они не очутились на опушке. Последний тополь махнул веткой, указывая направление. Они в этом направлении и собрались идти, но только успели шагнуть, как вдруг точно кто-то мгновенно выключил солнце, и луну, и звезды, и сделалась кромешная слепая темнота. Вроде бы даже стало холодней.