Она рванулась и заскользила к краю стога – прочь, прочь отсюда! Володя сильно и мягко схватил ее за талию, вернул на продавленное ее телом место и обнял.

– Не бойся. Полежи, отдохни. Все хорошо.

Все хорошо?! Да, да, все хорошо! Он больше не делал ей больно, он гладил ее и нежно прижимался, и легонько целовал ее грязное лицо, не касаясь губ, и дышал ей в волосы. И это походило на счастье, а может, и было счастьем на самом деле.

Потом они спали в обнимку, сквозь сон чувствуя друг друга. А когда стало рассветать, одновременно проснулись, со смехом съехали с крутизны своего ложа и пошли каждый своей дорогой: она в «сельскую библиотеку», он к бараку на расстоянии двух километров.

Утром девушки в последний раз вышли на поле – подобрать кое-какие остатки. А вечером должна была прийти машина, чтобы довезти их до станции.

– Жалко, что вечером едем, – сказала одна из девушек, – домой притащимся на ночь глядя.

– А почему вечером? – спросила Ира.

– Ты что, с луны свалилась? Вчера же говорили: здесь машин мало, утром мальчишек повезли, а потом нас.

– Каких мальчишек?

– Да наших, из Политеха.

– Так они что, уехали?

– Ирка, ты тупая? Еще раз объяснить?

– Не надо.

Значит, они уехали. Сегодня утром. А Володя знал? И ничего не сказал?! Не сказал, не до того было. А телефоны? Они же не обменялись телефонами! Ну да, не до того было… И как же теперь? Да, Господи, чего проще? Он же знает, где она учится. Найдет…

Он ее почему-то не нашел. Каждый день в перерывах между лекциями она бегала в вестибюль и на улицу и после занятий подолгу торчала перед институтской дверью. Нет, его не было. Это трудно было понять. Она бы хотела поделиться с кем-нибудь своим непониманием, с мамой прежде всего, но не могла, впервые в жизни не могла, стеснялась – ну как говорить о таких вещах с мамой? Потом, потом… Когда они с Володей встретятся, Ира приведет его домой и с мамой познакомит. А после в каком-нибудь доверительном разговоре, деликатно, без подробностей… Но это потом, когда Володя придет. Возможно, он заболел, на сеновале было так холодно, но он скоро поправится и найдет ее.

Так прошло две недели. А в начале третьей ее правильный организм, который каждый месяц в один и тот же срок дарил ей три неудобных дня, вдруг дал сбой. Она не обеспокоилась: где-то читала, что нарушения цикла случаются от перемены работы, климата, воды и прочих мелочей. К концу недели стало ясно, что мелочей не бывает и это жуткое слово «задержка» имеет вполне конкретный, очень серьезный смысл. В воскресенье за завтраком, когда обнаружилось, что она не может съесть ни кусочка, страшная правда вырвалась наружу и обрушилась на спокойно пьющую чай Ксению Алексеевну.

Ира на всю жизнь запомнила этот момент. Как в замедленной съемке, представала перед ее глазами картина: мама медленно ставит чашку на блюдце, поднимает руки, закрывает ими лицо и так сидит долго, неподвижно, молча. Может, именно тогда на сердце ее образовалась трещина, которая, как известно, со временем неизбежно приводит к разрушению. Да, это был момент полного отчаяния, когда все планы, надежды на будущее дочери, ее образование, любовь, счастливое материнство оказывались погребенными под необъяснимым, странным, чуждым поступком хорошей, правильной девочки, маменькиной дочки. Так не бывает, так не должно было быть. И… какой позор, Господи, какой позор!

Так, наверно, думала несчастная мать, спрятав в руки искаженное болью лицо. А потом отняла руки и не кричала, не обзывала эту срамницу нехорошими словами, не плакала. Единственное, что она себе позволила, – убрать из имени дочери ласкательный суффикс.

– Ира, – сказала она, – случилось и случилось, надо выпутываться.

– Я пойду на аборт, – безучастно произнесла Ира.

– Ни в коем случае! Первый аборт грозит бесплодием.

– Рожать, что ли? – горько усмехнулась Ира.

– Именно так.

– Ты шутишь, мама?! А учеба? А жизнь? Нет, ты шутишь.

– Я не шучу. Надо найти этого парня.

– И умолять его жениться?

– Нет. Умолять не надо. Но если ты собираешься рожать… – Ира в этом месте хмыкнула, – да, да, коль скоро ты собираешься рожать, отец обязан знать. Ты понимаешь? Должен родиться ребенок, это не делается втайне от отца. А уж он поступит, как сочтет нужным.

Все сложилась, как по заказу. Ира едва успела подойти к дверям студенческого корпуса, как они с размаху распахнулись и перед ней возник Владимир собственной персоной. На секунду ее кольнуло воспоминание о деревенском сеновале, потом еще на секунду – обида, что все происшедшее там ничего не значило, а потом осталась только цель, ради которой она пришла. Какая цель? Да кто ее знает…

– Привет, Володя, – сказала она, приблизившись.

– Привет, – медленно, удивленно произнес он, возможно, не узнавая ее в пальто, в сапожках на каблуках, с портфельчиком. – Здравствуй… Ира, – похоже, он и имя забыл.

– Я что пришла? Думала, ты заболел, мало ли…

Она могла бы соврать, что оказалась здесь случайно, проходила мимо, и вот – такая встреча. Но так кардинально она врать не стала. Немножко приврала, не удержалась – не о здоровье же его узнать в самом деле она сюда пришла.

– Да, правда, я болел неделю, отстал, курсовик дали, сроки поджимают. В общем, совсем зашился.

«И сколько будет продолжаться это взаимное вранье? – подумала Ира. – Пора переходить к правде».

– В общем, Володя, если честно, у меня к тебе дело, – и зачастила, затарахтела: – Я беременна, мама говорит, надо рожать, и я пришла к тебе потому, что, мама говорит, отец должен знать такую новость.

– Мама говорит?

– Да, мама. И я с ней согласна. А ты должен знать. И знаешь. Вот и все.

– Знаю – и что?

Вопрос был хороший, красноречивый. Теперь можно и уходить. Она повернулась и пошла, помахивая портфельчиком.

– Ира, подожди!

Она остановилась вполоборота.

– Ты меня ошарашила, прости, я плохо понял, и при чем тут мама?

Она сделала движение уйти.

– Подожди, подожди. Я спешу сейчас. Давай встретимся завтра, поговорим.

– Хорошо, завтра. Где?

– Знаешь пирожковую на Невском, «Минутка» называется? Там пирожки вкусные. Давай там.

– Давай. Пирожки – это очень полезно, очень, очень. Я обожаю пирожки…

Он набрал полную тарелку маленьких фирменных пирожков «минутка», заказал два кофе, и они устроились за столиком друг против друга.

– Это лучшие пирожки в мире, – радостно сказал он. – Попробуй.

Для приличия Ира взяла один, подержала в руках и уставилась на Владимира вопросительно и удивленно. Он глотал пирожки в три надкуса, запивал кофе и одновременно говорил: