Андрюша и Леночка росли и развивались под наблюдением и при участии семьи, проявляли способности к спорту и танцам, к музыке и живописи, а потом, в школе, отлично учились, но не так, как Ира, высиживая пятерки долгими бессонными ночами, а легко, с разбега, и она радовалась, что они унаследовали ум не от нее, а от отца, и жизнь, стало быть, дастся им проще. Она вкладывала в детей много сил и времени, водила их в кружки и секции, следила за правильным питанием и режимом дня.

И всегда советовалась с мужем, иногда принимая его советы безоговорочно, иногда корректируя их по своему усмотрению, но никогда не делала наперекор и не объявляла мужу, что он дурак, хотя, случалось, считала именно так.

Это была долгая, благополучная пора их жизни, которую омрачили только случившиеся одна за другой скоропостижные смерти сначала Ксении Алексеевны, потом пожилых свекра и свекрови, и Ира, считавшая себя виновницей, помнящая тот стресс, какой они пережили, когда решалась судьба их детей, боялась памяти об этих днях. В остальном же придраться было не к чему, потому так непонятен для нее самой оказался тот, давний вопрос, невольно возникший в мыслях, когда она захотела найти свою бывшую подругу Катьку и восстановить дружбу. Она подумала тогда: «Что интересного я могу рассказать ей о себе и своей жизни?»

Снова зазвонил телефон. Теперь Ирина не сомневалась, что это Володя.

– Привет, Ирочка, – весело пробасил муж. – Вот наконец-то вырвался поздравить тебя и пожелать тебе… – дальше было неинтересно, он всегда желал одно и то же: здоровья, счастья и неясно каких успехов, но Ирина терпеливо выслушала поздравительную речь.

– Спасибо, Вова. Когда тебя сегодня ждать?

– Вот тут небольшая закавыка, – он помолчал, а Ирина напряглась – она не любила закавык. – Явились партнеры из Польши, целый день возился с ними. А на вечер назначен банкет, на восемь часов. В общем, я должен быть.

– А удрать не удастся?

– Какое! Генеральный болен, черт бы его взял, прости господи! Я за главного.

– И когда же ты придешь? – упавшим голосом спросила Ирина.

– Ирочка, прости, это надолго. Давай перенесем твой праздник на выходные. Ну, ясно же, середина недели, неподходящий день.

– Я не собираюсь устраивать праздников.

– Все-таки поддалась на суеверие, глупышка?

– Не в том дело. Я приготовила ужин для нас и детей. Хотела скромно отметить в семейном кругу.

– Ну давай завтра отметим. Не испортятся до завтра твои деликатесы.

– Дети придут сегодня.

– Вот и посидите вместе, только всё не ешьте. Я завтра докушаю.

– Но если ты придешь сегодня часов в десять, будет еще не поздно.

– Боюсь, что не получится. Хорошо, если в двенадцать. Честное слово, мне обидно, но что делать-то? Прости.

Ирина молчала.

– Ира, я не знаю, что еще сказать. Мне надо бежать. Ну не сердись. Я искуплю вину ценным подарком.

– А что, уже есть ценный подарок?

– Нет пока. Но цена его сильно возросла в связи с предложенными обстоятельствами.

– Цена не так важна. Важно, что ты еще ничего не купил.

– Я хотел деньгами, но теперь…

– И теперь не надо, иди работай.

– Ты все-таки обиделась.

– Не смертельно. Просто жаль…

Ирина ему верила. Она должна была верить. Вот уже четыре года они оба закапывали, забрасывали прочными атрибутами жизни возникшую между ними пропасть. И почти удалось. Почему же сейчас, по такому ничтожному поводу, земля опять начала уходить из-под ног, пропасть обнажилась и засасывала в себя, и уничтожала? Владимир, конечно, говорил правду. Есть обстоятельства, от нас не зависящие. Он мог бы, правда, предупредить вчера, что приедут, мол, поляки, партнеры – святое дело. Да он просто забыл, потому что голова его последние годы забита до отказа и мелкие нужды в нее не помещаются. Он мог бы назначить банкет пораньше – но разве только от него это зависит? Генеральный заболел? Этот спортивный здоровяк, которого никогда никакие хвори не брали, даже во время самых массовых эпидемий гриппа он всегда оставался на посту, светел, ясен и здоров? Но кто сказал, что высокая должность и ответственная работа могут вызвать в человеке пожизненный иммунитет против вирусов?

Вот так все сложилось, одно к одному, неудачно. Ирина должна верить, Да верит она, верит. Но день рождения, который они с Володей проведут не вместе! И ничего бы страшного, однако с таким трудом утрамбованная пропасть опять начала проседать, и опять возникло это мелкое бабье заклинанье: я не нужна ему…

Ирина сидела на диване, облокотившись на спинку, раскинув руки и вытянув ноги, – в позе обессилевшего, утратившего волю человека. Она плакала горько, по-взрослому, и вспоминала то, что хотела забыть, но помнила…

Она тогда еще работала в библиотеке на Невском. Могла и не работать, карьера Владимира резко пошла вверх, он получил должность первого зама генерального директора – огромный оклад и всякие премии и еще какие-то денежные поступления. Они купили шикарную четырехкомнатную квартиру почти в центре города, у Таврического сада, и начали строить дачу – не дворец, но довольно приличный коттедж на участке двенадцать соток, и катались за границу на отдых всей семьей. Так что зарабатывать деньги трудом в библиотеке не требовалось. Но она работала, потому что ей нравилось. Она только тогда поняла, какая это удача – работать в полное удовольствие, не оценивая свой труд денежными знаками. Ее коллеги вели постоянные разговоры о долгах, о мизерных зарплатах и невозможности свести концы с концами, и конкретные их роли библиотекарей под давлением обстоятельств сводились на нет, подавлялись стремлением дожить до получки и в очередной раз возмутиться ее никчемностью. Ирина старалась держаться скромно, одевалась строго и неброско, не рассказывала о семейных своих делах и каждый раз огорчалась, когда очередная сотрудница покидала рабочее место, чтобы усесться в какой-нибудь конторе в кресло секретарши или за стол менеджера по непонятным вопросам. Ирина любила свою работу, не дающую средств к существованию. Она любила запахи типографской краски и старых книг, стройные ряды книжных стеллажей, на которых все было правильно, по порядку, по темам и фамилиям авторов. Ее умиротворяла тишина библиотечного зала, возникающая не потому, что кто-то этого требовал, а потому, что ее порождала обстановка торжественной вечности, которую дарило людям печатное слово.

С читателями Ирина работала творчески, то есть подспудно изучала их вкусы и общую культуру и старалась рекомендовать литературу, подходящую к данному случаю, да еще и пыталась засеять чем-нибудь полезным заросшее сорняками поле их невежественности и вела этот процесс аккуратно, постепенно, ненавязчиво. Любителю романов Андрея Константинова она предлагала почитать Рекса Стаута и Агату Кристи, потом переходила к Акунину и наконец добиралась до великого детективиста Достоевского, не отвлекая внимание читателя на философию автора и делая упор на занимательность сюжета. Ей казалось, что каких-то успехов в трудном деле воспитания человеческого мозга удавалось достигнуть. У нее были свои постоянные клиенты, которые любили поговорить с этой милой женщиной о разных разностях, и хоть за последние годы количество читателей в библиотеке заметно уменьшилось, Иринин контингент оставался на своем месте…