— Тебе видней, — с иронией сказал старик. — Ты человек богатый, сам и решай. А я бы заявил.

— Ну заявлю, — уперся Вадим. — А дальше что? Я ж не знаю, где они ее держат. И какую сумму потребуют.

— А как ты сам себе представляешь? Вот окажись ты на их месте?

— Не знаю, — утомленно пожал плечами Дима. — По нынешним-то временам… Может быть, даже миллион. В долларах.

Старик но-мальчишески присвистнул.

— А у тебя губа не дура, нет.

— Да что они, разве мне нужны? — едва не взорвался Вадим. — В конце концов, о вашей же дочери речь идет!

— И твоей супруге! — напомнил Константиниди.

— Да, и моей супруге, — согласился Вадим. — И я для ее освобождения все продам — и квартиру, и машину, и все, что имею. Но боюсь, что не смогу собрать такую сумму…

— Да где уж… — усмехнулся старик, И эта его подлая насмешливость, когда речь идет о человеческой жизни, буквально взбесила Вадима. Не человек, а чурка поганая! Вон же эти миллионы — кругом на стенах висят! Но он удавится, а ни одного своего Мане или Ренуара из рамы не вынет.

А старик словно видел все мысли Вадима, будто насквозь его просвечивал. Он, как бы походя, вдруг заметил, что на картины зятек пусть не рассчитывает. Ну а решил продавать, что ж, его дела. Только ведь «мерседес», насколько он понимает, в настоящий момент тоже отсутствует. Да и сколько за него дадут-то?..

— Так ты, собственно, зачем приехал-то?

— Как! — растерялся Вадим. — Рассказать… вы ж отец!

— Ну рассказал. А дальше что? Мой совет тебе, оказывается, не нужен. Решил своими силами супругу освобождать? Честь тебе и хвала! Мужественный поступок, вполне в духе времени. А я-то зачем тебе?

Дима поднялся, мрачно посмотрел на свои разодранные брюки и сказал, что поедет домой и будет ждать, когда похитители позвонят. Наверняка еще сегодня ночью или не далее чем завтра.

— Что ж, — развел руками старик, — звони.

И пошел к двери — отпирать все свои замки. Вадим поплелся следом. Хоть бы чашку чая предложил, скупердяй паршивый, накалял себя зять. Только о себе и думает! Сдохнет тут со своим богатством, так и дверь не откроешь, чтоб похоронить. Живет же на свете такая дрянь!..

Дима был не прав. Проводив зятя, Константиниди взял свою старую записную книжку, в которой хранил имена и телефоны всех нужных ему людей, с которыми доводилось встречаться или делать общие дела на протяжении долгой жизни.

Так, сказал он себе, где тут у нас божественная Александра Ивановна? Храбрая и весьма симпатичная в свое время оперативница дослужилась до начальницы МУРа и наверняка теперь превратилась в здоровенную рыхлую бабищу, охотно ругающуюся матом. С кем поведешься!.. Но таланта сыщика и решительности, помнил Георгий Георгиевич, ей никогда было не занимать. Поздновато, конечно, звонить сейчас… Может, до утра отложить? Неловко в первом часу ночи тревожить дома немолодую женщину. Но с другой стороны, именно в этой ситуации она сможет лучше понять беспокойство старика. И все-таки рискнем, решил он.

Романова сняла трубку, будто специально сидела у аппарата и ждала звонка.

— Это ктой-то такой поздний на комплимент напрашивается? — услышал Константиниди ее бодрый и совсем не «ночной» голос.

— Боюсь, не угадаете, удивительная вы наша Александра Ивановна, — постарался выглядеть пободрее Константиниди. — Но томить не стану. Георгий Георгиевич Константиниди тревожит вас в столь поздний час, божественная. Кабы не беда, каюсь, ни за что бы не решился. Может, не изволили еще забыть старого собирателя?

— Ну как же, как же, отлично помню, Георгий Георгиевич! — И старик понял, что она действительно вспомнила, а не просто для отвода глаз сказала, — Что произошло? Давайте выкладывайте, о чем заботы! Неужто обокрали на ночь-то глядя?

— Ой, да что вы, что вы! — зачастил Константиниди. — Как вспомню, сердце не на месте! Бог миловал пока, Александра Ивановна. Но вынужден каяться, имею подозрение, что кое-кому нынче по этому поводу тоже не спится…

И он выложил Романовой все, о чем рассказал ему зять Дима. Романова слушала не перебивая. А когда старик закончил, спросила с легкой иронией:

— Так шо ж вы, собственно, от меня-то хотите? Заявление он, как я понимаю, подавать не собирается, значит, и дела не может быть никакого. Поставить его телефон на прослушивание— это у нас целая история. К сожалению, ничем пока не могу помочь. Вот когда шантажисты позвонят и выложат свои условия, а вы или он — это уж как сами решите, договоритесь с ними, можно будет и наши службы подключить, поиграть с ними… Ну а почему вы-то считаете, что захват заложницы с целью получения выкупа придуман вашим зятем? Он разве был уже замечен вами в неблаговидных поступках?

— Видите ли, Александра Ивановна, — по всему должно было чувствоваться, что не очень хотелось старику полностью «разоблачать» зятя, но события заставляли, — он относится к числу так называемых неработающих. То есть имеет какие-то коммерческие дела, в которых я ничего не понимаю. А что это за доход, на чем он основан, простите, не могу объяснить. Да вы, вероятно, больше моего знаете об этих новых молодых, так сказать… Ведь среди них, в кого пальцем ни ткни, каждый второй — обязательно президент какой-нибудь фирмы, о которой, кроме него самого, никто и не слыхал. Поди проверь! Ох, темные дела, любезнейшая Александра Ивановна! И тем не менее — при деньгах! При «мерседесе»! Но миллион долларов — это же чистый абсурд! Откуда могут быть такие деньги?!

— Могут, могут, почтеннейший Георгий Георгиевич, — несколько охладила стариковскую запальчивость Романова.

Не хотелось бы его обижать, но, вспомнив одно из давних дел, когда было предотвращено ею лично похищение коллекции Константиниди, могла бы сказать Романова, что только одно полотно того Сезанна, что висело над дверью гостиной в квартире в Староконюшенном, по оценкам изумленных искусствоведов, стоило гораздо больше той суммы, которую, по словам зятя Димы, могли бы потребовать в качестве выкупа похитители великовозрастной дочери собирателя.

— Ну ладно, время уже позднее, — примирительным тоном сказала Романова. — Продиктуйте-ка мне на всякий случай адресок вашего зятя, Георгий Георгиевич, а также ваш собственный напомните, а заодно — дачный. Где-то в Перхушкове, кажется?

— Однако ж и память у вас, весьма уважаемая Александра Ивановна! — восхитился Константиниди.

— Не жалуюсь… Значит, давайте так пока договоримся: как только появятся какие-либо звонки или иные сведения, сейчас же сообщайте. А зятя, как вы просили, разрешаю вам в известность не ставить. Запишите и мой служебный телефон. На сегодня все? Тогда спокойной ночи.

— Да, да, конечно, конечно, — .заторопился Константиниди и, кладя трубку, подумал с неожиданным огорчением, что за все время перебранки с зятем, разговора с Романовой сам он ни разу не удосужился подумать о дочери. А ведь голубушка сейчас в руках насильников, они Бог знает что могут с нею сотворить. И он, ее отец, единокровная родная душа на всем белом свете, думает не о том, как спасти поскорей голубку, а как обвести вокруг пальца слишком уж оборотистого зятя. Георгию Георгиевичу все его сомнения и вызванные ими волнения вокруг зятя показались вдруг такими мелкими, незначительными по сравнению с теми замыслами, которые давно уже созрели в его голове и в которые был также посвящен лишь единственный человек на земле, самый верный ему человек — его дочь. И теперь она в опасности, а он думает черт знает о чем! Сколько сказал этот сукин сын? Всего-то миллион долларов? Ну что ж, значит, ради великого придется пожертвовать малым. Но опять-таки лишь в том случае, если Лара действительно в опасности. А если все это блеф, вот тогда и понадобится превосходнейшая Александра Ивановна со своими орлами, которая очень хорошо умеет обращаться с людьми, подобными Вадиму.