– Сюда вообще не очень много туристов ездит, – объяснила Софи. – Отчасти поэтому я и выбрала Португалию. Здесь можно не толкаться в толпе. Особенно в августе.

– Нам же лучше, – философски заметил Женя.

Лиссабон понравился ему – и туристической немноголюдностью, и некоей чуждостью, непохожестью на все остальное. Бессмысленно сравнивать разные страны и разные культуры – и все же Ильясов сравнивал в основном с близкой Испанией, которая всегда подпирала Португалию под бок. Даже языки чем-то похожи, тут говорили «Ola»[6], как на барселонских улицах, и что-то знакомое встречалось в грации, в движениях местных жителей, в скуластых лицах, в черных, как сливы, глазах.

И тем не менее все было другое, и это чувствовалось.

Иными были желтые трамвайчики – сами по себе визитная карточка города, – с кряхтением пробиравшиеся по узким улицам, где не всякая машина протиснется. Даже удалось прокатиться на маршруте номер 28, самом удобном, идущем мимо основных достопримечательностей исторического центра. Иными были деревья – бесконечно цветущая бугенвиллея, глициния, которая давно должна бы окочуриться под жарким солнцем, но превосходно себя чувствовала и активно цвела. Иными были и строения, резьба на камне, даже сам камень – другой, светлый, словно в него вложили парочку лунных лучей.

Женя снимал кладку монастыря Жеронимуш, затем – стены домов на улицах, алые черепичные крыши. Фасады многих зданий были снизу доверху покрыты яркими плитками с узорами, а в них – встроенные картинки, похожие на изразцы. Картинки назывались «азулежу», продавались в виде сувениров в любом, даже самом захудалом магазинчике, и с них то смотрела печальная Дева Мария, то показывала бок каравелла под всеми парусами.

– Они предохраняют дома от сырости, – объяснила Софи. – Это не только для красоты. Здесь очень капризный климат, и с Атлантики дует сырой ветер. «Азулежу» не дают стенам портиться.

– Так лучше бы бетоном замазали, и все! – посоветовал всем португальцам Вася, и Женька закатил глаза.

В процессе хождения по городу обнаружился еще один Васин недостаток, о котором Женя, ввиду редких встреч со своим квадратным родственником, начисто позабыл.

Вася все знал.

Он знал все лучше, чем писали в путеводителе, а так как в путеводитель не заглядывал, мазал мимо цели в девяти случаях из десяти. Ильясов даже не пытался переводить Софи всю ту чушь, которую нес дражайший зять. Вася знал, куда идти и что делать, хотя ни разу не заглянул в карту, и в результате честная компания едва не заблудилась в узких улочках на холмах, в поисках обзорной площадки с видом на город. По вопросам строительства Вася имел одно крепкое мнение – бетон всему голова! – и не стеснялся просвещать спутников, тем не менее искренне радуясь узорчатым фасадам. Для него авторитетом не являлись ни Софи, прочитавшая, судя по всему, кучу материалов о португальской столице, ни известный местный застройщик – маркиз де Помбаль, восстанавливавший Лиссабон после разрушительного землетрясения 1775 года. Вася знал, куда приложить бетон, и Вася об этом поведал, а еще добавил об арматуре и правильном смешивании растворов.

Как ни странно, Женю почти не раздражал этот словесный понос. Ильясов шел рядом с Софи, и ему нравилось, что он узнает город именно с нею – несмотря ни на что. Она говорила о зданиях в стиле модерн, она нашла Дом разрисованных камней, и с ней было хорошо подниматься на старом ажурном лифте Санта-Жушта, возносившем путешественников на холм. Здесь Софи долго стояла у витрины магазинчика, рассматривая льняные скатерти и керамику, и наконец Ильясов затащил ее внутрь и заставил купить понравившееся, сказав, что сам будет эту вазочку таскать. И таскал – вместо портфеля, вот оно, пионерское детство, снова! Лиссабон поворачивался разными боками, показывал лучшее, неохотно делился скрытым, только Женьку не покидало ощущение, что без Софи он увидел бы совершенно другой город.

Часам к семи путешественники выдохлись. День получился длинный, и естественно, что силы иссякли. Поужинали на какой-то пешеходной улице, названия которой Женя не запомнил, ели пирожные из обширного меню, ткнув наугад, и запивали отличным кофе, а потом возвратились в отель. Машинка бежала по шоссе ладно и гладко, Ильясов не гнал ее, да и торопиться было некуда. Ночь надвигалась, обрастала огнями на суше и в море, и вечерние рестораны становились все многолюднее, а пляж – все пустыннее. Знаменитое казино Эшторила сверкало огнями, заманивая доверчивых игроков в свои сети.

– Я так устала, – пожаловалась Софи, когда выгрузились у отеля и Вася с Люсей утопали наверх. – Боюсь, засну прямо в душе.

«Если бы ты была русской девушкой, – подумал Ильясов, – я бы уже все про тебя знал. Я знал бы, как ты думаешь и хотя бы приблизительно – что ты хочешь; ты дала бы мне это понять, а если играла бы в простую дружбу или чистосердечно со мной дружила, как Ольга, я тоже это понял бы. Мне не приходилось бы смотреть на тебя вот так, в сумерках, и гадать: эти слова насчет душа – приглашение или просто фраза, брошенная потому, что я для тебя… не опасен? Будь ты русской девушкой, я знал бы, как тебе ответить».

Он поразмыслил и сказал:

– Постарайся все-таки не заснуть, иначе горничная утром очень удивится.

Девушка засмеялась и легонько хлопнула Женю по плечу, и он понял, что все сделал правильно. Вот тоска-то.

Около восьми утра, поднявшись в ресторан «Сана Эшторил», где подавали завтрак, Ильясов выяснил, что пришел последним. Его родственники умудрились встать раньше, более того – прихватить с собой Софи. Так вот почему француженка не отвечала, когда он стучал в двери ее номера! Женя-то решил, что девушка еще спит после познавательных вчерашних скитаний, и благородно решил не будить; а она как-то умудрилась увязаться за его родственниками, не знающими ни английского, ни французского, и теперь сидит и болтает с ними как ни в чем не бывало.

Однако, подойдя поближе, Ильясов понял, что это еще не самое страшное.

За утренним столиком, в пронизанной хрупкими лучами столовой, под сияние приборов и негромкий говор официантов Вася учил Софи русским ругательствам.

– Сука – ну это как собака, гав, гав, – он показал, как бежит собака, – загреб воздух могучими ручищами. Софи хохотала. – И такая тетка, что всем дает. Есть словцо покруче, но тебе пока рано. Как это по-вашему будет?

– Putan?

– Во, точно, путана. А по-нашему су-ка. Повтори.

– Не смей, – сказал Женя Софи, и она перестала смеяться, увидев выражение его лица. – Слушай, Базиль. Я два раза повторять не буду. Никогда больше не смей учить Софи этой дряни.