«Табаки» заверещал: его запястье сочно захрустело, сжатое моим могучим рукопожатием, усиленным гэбэшными имплантатами. Остальная братия, ещё не осознав случившегося, разом набросилась на меня, завопив что-то ободряющее. Они надеялись на численность и напор, но это меня не пугало.

Боевой центр в мозгах включился и мгновенно проанализировал ситуацию, а специальная железа впрыснула в кровь боевой коктейль, после чего я пришёл в движение.

Бродяги стали медленными и неуклюжими, поэтому отбивался я, не напрягаясь: хладнокровными, математически выверенными ударами.

Шаг к первому, удар в грудную клетку – хруст, крик, тело отлетает прочь. Отскок в сторону, поворот, серия из двух ударов в грудь и лицо – челюсть с остатками зубов неестественно съезжает набок, а нападавшего проворачивает вокруг своей оси на все триста шестьдесят градусов.

Пригнуться, уворачиваясь от куска арматуры, летящего в голову, ударить в солнечное сплетение… Упс! Кулак легко пробивает дряблую мутировавшую и ослабленную радиацией плоть, пальцы чувствуют внутренности. Мерзко…

Выдернуть руку, избежать «розочки» и, оказавшись у бутылконосца за спиной, отвесить ему сочного пенделя. Это было бы смешно, если б удар не раздробил ему кости таза. Последний бродяга, нечленораздельно вопя от боли, отлетел на кучу-малу своих друзей, и всё стихло. Боевой центр отключился, адреналин ушёл, время вернулось к своей обычной скорости.

Торгаши за углом показывали на меня пальцами и о чём-то переговаривались, те бродяги, что выжили, громко стонали, свистел ветер, разносились над рынком гул голосов и далёкая музыка. В воздухе витал запах крови и горелой пластмассы – от бочки, где жгли чёрт знает что. Я посмотрел на окровавленную руку и выругался. Пальто, не так давно получившее похвалу от «Табаки», теперь нуждалось в чистке.

Искомый человек принадлежал к четвёртому типу торговцев – тех, что уже не испытывали потребности в каких-либо вывесках. Он жил и работал в тесной развалюхе, одна из стен которой представляла собой старый рекламный щит с выцветшим до неузнаваемости рисунком.

Я трижды постучал кулаком в добротную стальную дверь, вытащенную, видимо, из какого-то жилого дома.

– Откг’ыто! – послышался картавящий голос. – Входите!

Внутри было темно. На самодельных деревянных стеллажах громоздились старые системные блоки, мотки изоленты, инструменты и ещё целая куча неузнанного мной электронного барахла. Под ногами загремела какая-то деталь.

– Остог’ожнее, не пег’еломайте ноги. Чем могу быть полезен, молодой человек?

Я не сразу увидел за стойкой хозяина заведения – старого мужичка с огромным носом, который так и тянуло назвать шнобелем, и грустными глазами, выражавшими всю мировую скорбь. Хозяин был почти полностью лыс, лишь на боках и затылке ещё курчавились пожелтевшие волосы.

– Извините… – я прошёл внутрь, внимательно глядя под ноги, чтобы снова не наступить на что-нибудь. – Вы Моисей?

– А кто спг’ашивает? – прищурил глаз владелец лавочки.

– Выгодный клиент, – уклончиво ответил я, и, похоже, собеседника это устроило.

– Тогда Моисей пег’ед вами собственной пег’соной. Что я могу для вас сделать?

– У меня есть друг. Он воевал, – я вызвал в памяти досье пьянчуги, доставленного вчера в отдел.

– Ага, – кивнул Моисей. Ничто не выдавало напряжения, но я всей кожей ощутил, как он подобрался.

– После войны он работал на людей, которых я представляю. Мы сумели активировать его комплект имплантатов, но теперь возникли некоторые затруднения. И нам нужно отключить их обратно.

– Так за чем же дело стало? – спросил хозяин как ни в чём ни бывало, но я чувствовал: что-то пошло не так. Впрочем, возможно, у меня просто паранойя разыгралась. – Если кто-то у вас смог включить, так пусть и отключит.

Чутьё подсказывало, что я на верном пути.

– Сейчас у нас нет, так сказать, прямого доступа к голове нашего человека. Нам нужно сделать это удалённо. И я пришёл просить вас об этом.

– А с чего вы взяли, что это вообще возможно? – с каждым словом прищур становился всё уже и уже. Это даже начинало забавлять, и я попробовал представить, сколько ещё нужно задать вопросов для того, чтобы хозяин полностью закрыл глаз.

– Я не знаю, возможно ли это, – пожал я плечами. – И поэтому пришёл именно к вам. Мне порекомендовали вас как хорошего специалиста. Вы сможете что-нибудь сделать?

Моисей расслабился – я понял это по исчезнувшему прищуру. Попался.

– Это пг’авильно, шо меня вам посоветовали. А кто, говог’ите, дал вам г’екомендацию?

– Я не хотел бы разглашать эту информацию, – снова уклонение от неудобного вопроса.

Хозяин кивнул, показав на миг свою розовую, как у младенца, лысину.

– Г’езонно, понимаю… Что ж. Но ви должны понимать, шо услуга такого г’ода обойдётся недёшево.

– Разумеется, – я позволил себе полуулыбку. – Сколько вы хотите?

– О-о-о, – Моисей сделал вид, что разочарован. – Молодой человек! Нет-нет, ви ничего не говог’или, а я не слышал вашего непг’офесионализма! Кому нужны деньги в Стг’ане Советов?

– Ах да… Простите. Перефразирую – чего вы хотите?

– Знаете… – задумался хозяин. – Я уже стаг’. И мне давно пог’а было бы остепениться, но всё никак не собег’усь. Мне нужна кваг’тиг’ка. Двушка поближе к центг’у. И с польской мягкой мебелью! – торопливо добавил он, видя, что я собираюсь возразить.

– Могу предложить вам только комнату в дезактивированном доме. Без мебели.

Начался торг. Даже не так – торжище.

Несколько раз я делал оскорблённый вид и собирался уходить, но Моисей неизменно меня останавливал. Несколько раз сам хозяин говорил мне немедленно покинуть его мастерскую, но позже сменял гнев на милость. Это было очень интересно, весело и познавательно, под конец мы уже бились исключительно из спортивного интереса – кто кого. И к моему стыду, последнее слово осталось всё-таки за хозяином.

Мы сошлись на однокомнатной с мебельным гарнитуром. Румынским.

– Яшенька! – крикнул Моисей куда-то вглубь мастерской. – Ехай сюда, золотой, тут есть дело.

Послышалось жужжание небольшого электродвигателя, и вскоре я увидел, кого звал хозяин.

В инвалидном кресле полубоком сидел скрюченный ребёнок лет шести. Он был невыносимо, концлагерно худ. Но не это заставило меня внутренне содрогнуться, а то, что мальчик был прикован к креслу во всех смыслах: из каждого его сустава торчал длинный провод, уходивший в какую-то странную конструкцию за его коляской. Из головы, посреди взлохмаченной копны чёрных волос, тоже торчал какой-то длинный хромированный штырь.

А ещё мальчик был совершенно слеп – белые-белые глаза, без малейшего признака радужки или зрачка.

– Что такое, дядя Моисей? – тихим голосом спросил он, въезжая, и тут же остановился. Он «смотрел» прямо на меня с видом не менее ошарашенным, чем, должно быть, был у меня сейчас. – Ой! Это ты! Я давно хотел сказать тебе спасибо!