Катя вздохнула.

– -Вы говорите так, будто лучше этого занятия нет на свете.

– -Я понимаю,-сказал Сева,-что вряд ли можно гордиться знакомством с человеком, который ведет скучный образ жизни администратора…

– -Нет-нет!-запротестовала Катя.-Я не хотела вас обидеть! Я думаю, что и у администраторов может быть интересная жизнь, полная приключений…

Чикильдеев начал понемногу понимать, что Катя не уходит и даже продолжает разговор с таким ничтожным человеком, как исполнительный директор в красном галстуке.

– -Да уж, позвольте,-сказал он бодрее.-Как же! Бывают приключения. Вот на-днях произошло занятное. Вышел помыть свой "Жигуль" на стоянке перед Домом Искусств…

– -У вас же машина – "Ягуар",-поправила Катя.

– -С одной стороны "Жигули", но с другой – чем не "Ягуар", если она вся в ржавых пятнах?

Катя засмеялась, а Сева почти бесплотно взял девушку за локоть, и оба они потихоньку направились к выходу из зала.

– -…ну вот, помыть своего дикого ягуара… Вдруг причаливает на "джипе" сникерс – голова ежиком, наивный взгляд громилы. Видит меня с губкой и ведром. "Мужик, сколько возьмешь – тачку помыть?" Я конечно рассердился, тем более, что терпеть не могу людей наглее себя. И, чтобы поиздеваться, говорю: "Пятьдесят баксов". И что вы думаете – вдруг он с полным уважением говорит: "Круто тут у вас". Я вижу – меня сейчас наймут. Пришлось срочно добавить: "Извини, друг, у меня уже вся неделя вперед расписана"!..

– -Разве это приключение!-разочарованно сказала Катя.

– -Мне и таких хватает,-беспечно отозвался Сева.

Его голос снова звучал уверенно и громко. Когда на выходе из Дома Искусств им повстречалась Аделаида из бухгалтерии и сказала:

– -Сева! Не забудь зайти в четверг взять калькуляцию!-то она услышала уже совершенно нормальный ответ от совершенно прежнего Чикильдеева:

– -Адель! Ты бы хоть пожалела меня в конце рабочего дня! Сказала бы просто: навести нас в четверг.

– -А калькуляция?-пискнула Аделаида.

– -Ну, сказала бы: навести нас в четверг и не думай о калькуляции.

Еще через некоторое время зал начал понемногу пустеть. Сначала официанты понесли обратно залежи бутербродов и эклеров, чтобы иметь моральное право выдать их назавтра за свежие. Потом охрана стала обходить дальние закоулки, разъясняя посетителям разницу между выставкой и ночным клубом. Наконец дружным напором со всех сторон черные униформы придали бесформенной толпе направленное движение, и та повалила наружу сквозь двери, словно струйки фарша из мясорубки.

После того, как зал очистился от публики и охрана натянула поперек главного входа пластмассовую цепочку (артикул 38 выставочного оборудования), на вольный воздух потянулись владельцы стендов. По одному или группками, поставив охране небрежную козявку в списке экспонатов ("сдал – принял"), дыша вином Chateau Francois и коньяком Otard, а также сигарками Henri Wintermans, они продвигались не спеша, поскольку привыкли заниматься делом, которое не терпит суеты и легковесности.

Не раньше и не позднее других этот путь проделала и уже известная нам троица из "Даров предков". Выйдя в фойе, они получили в гардеробе свои длинные плащи, а один из них – бородатый – двухлитровое кепи. Затем кепи и тот, что был стрижен ежиком, направились к выходу на улицу, а третий – с серьгой и шрамом – скрылся за дверью общественного туалета, в чем, разумеется, не было ничего необычного. Ничего необычного, собственно, не было даже в том, что оба вышедшие сели в серенький "Опель" и укатили, не дожидаясь менее стойкого товарища. Несколько странным было то, что вошедший в сакраментальное место, похоже, так и не появился обратно. Во всяком случае, он не проследовал к выходу из Дома Искусств. Однако если бы вы некоторое время спустя всё же вздумали поискать пропавшего среди сверкающей кафельной скорлупы, то не нашли бы его там – ни у стоячих мест, ни в одной из трех кабинок, где положено сидеть. Вы также не нашли бы там ни мыла ни туалетной бумаги, но это к слову.

В нескольких офисах засиделись – там бубнили бархатные подвыпившие голоса и временами поплёскивал солидный смех.

Но, поскольку в природе не бывает ничего вечного, в конце концов состоялось полное освобождение зала от всех лиц, кроме охраны – операция, обозначаемая на профессиональном языке шершавым словом "зачистка".

Последним выставку покинул Илья Ильич Полуботов, бросавший во все стороны прощальные тревожные взгляды, словно он оставлял ребенка в чужих руках. Не исключено, что Илья Ильич удивлялся тому, что его исполнительный директор вдруг куда-то подевался. Хотя может быть и не удивлялся именно этому. В любом случае, как человек гуманного воспитания, он не высказывал подобного удивления вслух.

Нам же не составит труда узнать, где находился Чикильдеев. Как раз в этот момент в одном из орбитальных районов Москвы, в которых сам не понимаешь толком, где находишься, в неуклюжем блочном доме той серии, что ласково прозвана жителями "советской несуразицей", Сева входил вслед за Катей в квартирку. Квартирка была такая крошечная, что Сева чувствовал себя женихом куклы Барби. Исполнительный директор "Экспошарма" был уже совершенно без ума от хозяйки этого обиталища, проведя с ней час в авто и два – в небольшом ресторанчике, где он обратил треть зарплаты в сифуды (они же моргады): в морской язык на гриле с зеленым маслом, фрикасе из лобстера с грибами и в жареные лягушачьи ножки с томатом и орегано, а также в крем-суп из клубники с творожными клецками. Более замечательного вечера Сева не мог вспомнить в своей жизни. Никто конечно не запрещает молодому человеку в самом собственном соку каждый раз делать подобные выводы и даже произносить их вслух. Но в случае с Севой такое заявление означало нечто особенное, поскольку он не относился к охотничьей породе, у него для этого было всегда меньше, чем надо, денег и еще меньше времени. Люди такого склада, как Чикильдеев, влюбляются на всю жизнь не больше двух-трех раз – в этом я могу вас заверить, поскольку сам чем-то на него похож.

– -Проходи,-сказала Катя.-Вот здесь я живу.

– -Прекрасное место!-оценил Сева, вдыхая, словно наркотик, загадочные запахи кукольного домика.-Не сравнить с моей дырой, даром что снимаю за дорогие деньги.

– -Мне раньше здесь было так уютно,-вздохнула Катя.-А теперь иногда вдруг бывает так грустно… Встану у окна – и сама не знаю, о чем думаю…

Очевидно, чтобы показать, как это бывает, она подошла к подоконнику, где тщательно расставленные растения в горшках, из которых Чикильдеев распознал лишь кактус, неприязненно таращились на гостя.

– -Катя! Мучить себя грустью – это преступление. Тебя ждет прекрасная жизнь!-сказал Сева почему-то трагическим голосом.

– -Да?-спросила она, не оборачиваясь.-Смотри, какая луна сегодня яркая!

– -Это ее подсвечивают прожектором из Останкино,-хрипло шепнул он и наконец сделал то, что давно хотел: повернул к себе и нежно обнял.