тысячи седьмого года к нам пришел совершенно подавленный парень с ЖБИ. Когда-то его мать заняла триста тысяч рублей у одного человека, который, пользуясь случаем, попытался отжать у нее квартиру. Угрозами и шантажом он добился от женщины дарственной. Потом выкинул ее вместе с сыном из квартиры и стал там жить. Женщина пошла по всем инстанциям и через некоторое время ее нашли убитой. Сын похоронил мать и тоже попытался вернуть квартиру. Ему разбили голову топором в подъезде, еле выжил. И он, став на ноги, пришел к нам. А мне оставалось быть депутатом до декабря.

У меня была помощница Ольга Казимировна, очень спокойная и структурированная женщина. Я посадил их с Димой, натуральным бомжом, и сказал ей: «Ольга Казимировна, для меня это дело принципиальное, давайте попытаемся восстановить справедливость». Мы все просчитали, сделали несколько серьезных депутатских запросов, подняли всех, и дело стронулось, я сделал все, что мог, но срок моих депутатских полномочий закончился, на меня навалилась другая жизнь, и я потерял этого парня из виду.

И вот две недели назад веду прием, заходит повзрослевшая Ольга Казимировна, я обрадовался и говорю:

– Ольга Казимировна, привет!

Она отвечает:

– Я по делу. Мы же с Димой суд выиграли. Отвоевали квартиру. И сейчас у нас задача – туда его вселить. Есть решение суда.

– Ну, давайте попробуем помочь. А когда решение суда вступило в силу?

– Еще в две тысячи десятом.

– И что, вот так четыре года судебные приставы не могут вселить человека в его квартиру?!

– Ну видишь, не получается.

А надо сказать, что Дима этот – человек безобидный да еще и жизнью придавленный. Таких, как он, каждый обидеть норовит. Ну, в общем, мы ввязались. Степа стал заниматься и просто звонками договорился с судебными приставами, и парня вселили в его квартиру, которую отняли двенадцать лет назад. Все получилось.

А я потом спросил:

– Ольга Казимировна, как так получилось, что вы семь лет это дело вели?

Она удивленно посмотрела на меня и говорит:

– Женя, так ты же сам мне сказал, что это дело очень важное и его надо довести до конца.

И у меня аж комок к горлу подкатил, как будто только что прочитал «Честное слово» Пантелеева и понял, что это я забыл маленького мальчика на посту.

06.12.2013

Ближе к вечеру пришла женщина, тридцать шестого года рождения, семьдесят восемь лет. Жила в селе Софиевка в Днепропетровской области. Помнит, как пришли немцы, все горело вокруг. Почему-то перед немцами шли полчища крыс потоком, как река текла. Видимо бои вспугнули. Жили под немцами, помнит в деталях – голод, голод, голод. Всю жизнь боялась голода. Мать убили. Помнит, как немцы уходили восьмого октября сорок третьего года, был страшный снегопад, и они бежали по грудь в снегу. На голову надевали кальсоны и штанины заматывали на шее.

Зовут ее Клавдия Ивановна. Детей нет. Еще маленькая, когда все горело вокруг и волосы трещали, разбила тонкий лед и сидела по горло в ледяном пруду, чтоб не сгореть. Догадалась. Мужу за восемьдесят. На двоих пенсии двадцать тысяч. Ни на что не жалуются. Льготами не пользуются и никогда ничего ни у кого не просили. Живут за счет сада, ездят с апреля и до октября. И вот просто стало дорого ездить в Решеты.

Вслед за ней вошла хорошо одетая женщина. Жила одна в трешке, а дочь ее в своем доме, который ей достался от бабушки с дедушкой. Дом сгорел. Застрахован не был. Дочь с двумя детьми переехала к ней. И вот она пришла просить, чтобы город дал им квартиру. Я ей сразу сказал, что шансов нет. Она долго настаивала, объясняла, что им не хватает места. При этом внучке двадцать четыре, а внуку тридцать два. Она продолжала на меня давить, а я глаза отвел и тупо слушал.

13.12.2013

Приехал Виктор Васильевич из села Конево, у него нет обеих ног, он на такой маленькой тележке. Работал водителем-дальнобойщиком, тромбофлебит, ампутировали ноги. Он в силу обстоятельств остался без жилья. Мы созвонились с мэром Невьянска, договорились, что ему опустевший ветхий дом в Быньгах дадут, а наши парни его отремонтируют. Он выкатился из кабинета, а там лестница. Я вышел его провожать, тут подошли к нему люди, попытались взять его под мышки и помочь. Он подкатился к лестнице и очень спокойно сказал: «Спасибо, я сам справлюсь». И видно, что для него это принципиально. Именно поэтому мне нравится ему помогать.

20.12.2013

Тяжелая ситуация. Вдова пришла с двумя детьми. Муж погиб на производстве на трансформаторном заводе, погиб страшной смертью: барокамера захлопнулась. А поскольку было сокращение, то там, где работают вдвоем, он работал один. Пока еще он был в сознании, бил изнутри в стекло, но его никто не слышал. Ей, оставшейся с двумя детьми, не предложили ни помощи, ни компенсации. Мало того, очень странно повело себя следствие, а судья, умная, говорит: «Ну что вы рыдаете, вы представьте, что он у вас на войне погиб». Тут зашел известный адвокат Сергей Колосовский, и я ему говорю: «Помоги, здесь откровенная несправедливость».

27.12.2013

Пришел совсем седой человек, веселый и несгибаемый. Михаил Викторович Фильдштейн. Удивительный человек, еврей из Одессы, музыкант. Семнадцатилетним после школы попал на фронт. Начал войну «сигналистом», дал сигнал тревоги на трубе двадцать второго июня в четыре часа тридцать минут. Потом был санитаром, бежал под огнем на передовую, тащил патроны, обратно – вытаскивал раненых. Так и бегал туда с патронами, обратно с ранеными. Под Киевом попал в окружение, взяли в плен. У него как у еврея шансов не было вообще. Сумел убежать. Долго скрывался, под Таганрогом украл катер, переправился через Азов к своим. Семья его вся погибла. И в последний день войны, когда уже прозвучало «От советского информбюро!..», он проиграл сигнал на трубе. И говорит: «Вот так вот, начал войну сигналистом и закончил сигналистом».

Зачем пришел? Да живет на 8 Марта в доме, который был построен в тысяча девятьсот четырнадцатом году и с тех по ни разу не ремонтировался – все-таки раньше лучше строили.

В августе две тысячи тринадцатого ему исполнилось девяносто лет. Отмечали в ресторане Центральный, в народе Централка, в компании нескольких его друзей – старых фронтовиков. Я зашел поздравить, а они сидят все в орденах и медалях, воевавшие, с орлиными носами как один, седые все. Вот уж кого люблю!

Он говорит: