Они вышли из машины на улицу. Щелкнул брелок сигнализации, и автомобиль дважды мигнул фарами, затем два раза протяжно пикнул. Звук этот был так похож на стон покидаемой любимым женщины, что Дальский вздрогнул.

Стол был уже сервирован на двоих, официанты выставляли блюда. Алексей опустился на стул, слегка его отодвинув в сторону и всем своим видом показывая, что поговорить о деле готов, но обедать за чужой счет не собирается.

— С годами начинаешь ценить хорошую еду, — произнес Герман Владимирович, оглядывая то, что стояло перед ним. — Подчеркиваю — хорошую. Вкусно и кошку приготовить можно, а вот простую отварную осетрину ничто не заменит. Или соленые грибы. Не маринованные, а именно соленые, маринад придает пикантность, но изменяет естественный вкус продукта. Люди, которые употребляют лапшу быстрого приготовления, лишают себя всего в жизни — удовольствия и долгих лет здоровья. Корейцам, может быть, она и подходит, а русскому человеку надо, чтобы еда вкусно пахла и проглатывалась с удовольствием. Хочешь поесть на работе вкусно, приготовь с вечера гречневой каши с баранинкой, да с лучком, да чтоб подливочки побольше, возьми с собой и разогрей в микроволновке. Ведь так?

Дальский слушал и чувствовал, что отказаться уже не может: случилось то же самое, как при одной только мысли о сочном лимоне, — рот наполнился слюной.

— Пододвигайтесь поближе, Алексей Алексеевич! Что вы, как бедный родственник, право? — обиженно произнес Герман Владимирович, делая себе бутерброд с черной икрой.

Дальский повернул стул к столу.

— Так что по поводу работы? Если это не съемки рекламного ролика, то что? — спросил он, решив положить себе на тарелку что-нибудь поскромнее.

И растерялся. Потому что вокруг было не просто изобилие, а изобилие того, что Алексей не ел давно или не ел вовсе: осетрина, семга, ароматные колбасы, твердые итальянские сыры, крупные, размером с алычу, оливки, паштет из гусиной печенки и многое другое. Он взял соленых грибочков и пару ломтиков сыра. Тут же сбоку возникла рука официанта, которая наполнила рюмку, стоящую перед Дальским.

— Хорошая водка, — показал на бутылку Герман Владимирович, — грейпфрутовая. В Дании делают. Хотя, вроде, какая может быть водка в Дании? Но ведь вкусная, зараза! Попробуйте.

Мужчина тут же махнул рукой официанту.

— Отдохни, паренек. И дверь в кабинет прикрой поплотнее.

Герман Владимирович поднял свою рюмку.

— Ваше здоровье, Алексей Алексеевич!

И залпом осушил ее.

То же сделал Дальский.

Теперь они остались наедине.

— Итак, о работе… — заговорил Герман Владимирович. — Сказать, что она будет ответственной, — значит ничего не сказать. Архиответственная работа, требующая большого таланта, который у вас имеется. Мы долго подбирали претендента на эту должность, но все, как говорится, мимо цели. А тут как-то дома сижу, телевизор включил, подошел к телефону и вдруг слышу знакомый голос в своей квартире. Я живу один, и откуда вдруг тот человек у меня за стеной оказался, совершенно непонятно. Мне аж не по себе стало. Вхожу в гостиную, а там по телевизору транслируют фильм с вашим участием. Тот, где вы олигарха изображаете. И так похоже на одного человека, что мне чуть дурно не сделалось. Ну, думаю, пройдохи-киношники актера специально так загримировали. Но дождался титров, записал вашу фамилию, послал людей, и они мне из актерского отдела кинокомпании ваши фотографии доставили. Посмотрел я их и удивился еще больше. Ну, поняли теперь, что от вас требуется?

— Сыграть в кино конкретного исторического персонажа?

Герман Владимирович, наполняя рюмку Дальского, поправил:

— Не в кино, в жизни.

— То есть?

— Вам будет поручено стать двойником одного известного человека. За хорошее вознаграждение.

Алексей растерялся, задал первый пришедший в голову вопрос:

— Кого?

— Максима Михайловича Потапова. Слышали о таком?

Дальский кивнул. Посмотрел на собеседника, определяя, не разыгрывает ли тот его, после чего подтвердил:

— Слышал.

— Вам будет предложен бессрочный контракт, который вы сможете прервать в любой момент. Только месяца за два предупредите хозяина или меня.

— А вы кто?

— Я — начальник службы безопасности господина Потапова. Не концерна «Росинтерн», а того, что касается его главы — личной жизни и всего, с нею связанного. В случае, если вы дадите свое согласие, об этом будут знать только три человека: вы, я и сам Максим Михайлович.

— А если я откажусь?

— Не думаю. За исполнение роли экранного олигарха вы получали двести у. е. за съемочный день, за исполнение же роли реального станете получать в пятнадцать раз больше, то есть три тысячи евро в день. Плюс премиальные, командировочные и, разумеется, спецодежда от лучших кутюрье.

— Что будет входить в мои обязанности?

— Видите ли, Максим Михайлович — человек очень занятой, у него запланировано огромное количество достаточно важных встреч, на которых по разным причинам он не хотел бы появляться.

— Бандитские стрелки?

— Господь с вами! Лет двадцать назад это могло быть актуальным, но тогда подобные проблемы я сам легко разруливал. Сейчас речь идет об имиджевых встречах, на телевидении, в благотворительных организациях, то есть о том, что только отнимает время от реальной работы.

— Но ведь мне, если я соглашусь, придется принимать решения.

— Вас заранее будут уведомлять о наших решениях. А вы можете говорить о чем угодно, если это никого не оскорбит и не затронет чьей-то безопасности.

Герман Владимирович замолчал, а Дальский откинулся на спинку кресла и вдруг почувствовал, что у него вспотела спина. В день три тысячи евро… Это же больше миллиона в год! Плюс еще что-то обещают подбрасывать в виде командировочных и премиальных.

— А вдруг я не справлюсь?

— Уволим. Но денег, что к тому времени выплатим, отбирать не станем. Они станут платой за молчание. Кстати…

Герман Владимирович полез в карман, а затем, приподнявшись в кресле, положил на скатерть рядом с тарелкой Дальского пачку фиолетовых купюр, перехваченных бумажной банковской лентой.

— Вот аванс. Или лучше сказать — подъемные. Данная сумма не входит в ваш гонорар. Гонорар начнем начислять с того дня, когда вы приступите к своим обязанностям. А последнее желательно прямо с завтрашнего дня.

Деньги лежали рядом с тарелкой, на которой сжались от ужаса соленые белые грузди.

— Здесь пятьдесят тысяч евро, — лениво продолжил Герман Владимирович. — Даже если вы сейчас или завтра откажетесь, эти деньги — ваши.

Дальский никогда не видел столько денег сразу. Он даже пятисотевровую банкноту не видел никогда, а тут их сразу сто — новеньких, гладеньких, никем ни разу не согнутых.