У Скрыпаля, понятное дело, мысли были не о еде. До него вдруг дошло, что об Элеоноре ему почти ничего не известно. Почти ничего. Познакомились они в случайной компании, и такая красавица, как она, по всем законам физики, не должна была обратить внимание на него, вечно голодного студента, перебивавшегося случайными заработками, чтобы хоть немного утихомирить тот рев, которым то и дело заходился его молодецкий, луженый желудок. Родителей ее он и в глаза не видывал да и вообще никогда не встречал людей, которые были бы с ней когда-то знакомы. Эти мысли еще больше укрепили его самые мрачные подозрения.

Весь день Скрыпаль просидел в хате – много занимался, ухаживал за обманчиво, как ему казалось, присмиревшей супругой, но на душе у него скребли кошки. И, сделав вид, что собирается лечь спать, Скрыпаль втайне от Элеоноры выпил большую кружку крепчайшего чая и улегся у себя в комнате на древнюю оттоманку, служившую ему постелью с тех пор, как Элеонора отлучила его от своей красоты. Чтобы не заснуть, Скрыпаль проигрывал внутренним слухом сонаты Вивальди и отчаянно вглядывался в ночной мрак. Где-то вдалеке куранты возвестили приход полночи. Дверь в его комнату беззвучно отворилась, и два изумрудных огонька воровато проследовали в его комнату на мягких лапах. Скрыпаль покрылся холодным потом, не зная как быть, но тут вдруг почувствовал у своих ног приятное тепло – кошка свернулась возле него уютным клубочком, но затем… Скрыпалю показалось даже, что он сходит с ума… Кошка становилась все теплее, а его тело холодело как труп. Но тут кошка вдруг спрыгнула с постели и, уходя проворчала голосом его супружницы:

– Ничего, мой дорогой, еще две ночи и всю силу из тебя выпью… Стану бессмертной, а тебя мы похороним, и придурки из твоего же оркестра сыграют тебе изысканный траурный марш…

Она злобно, совсем не по-кошачьи, хрюкнула и исчезла в коридоре, не забыв аккуратно притворить за собой дверь.

Скрыпаль попробовал было пошевелить руками – и не смог, попробовал пошевелить пальцами на ногах, но те не слушались его, от этих усилий остатки сил покинули его, и он впал в тяжелое забытье до самого утра.

«Так вот почему я всегда по утрам такой усталый», – была первая его мысль, когда утром он наконец пришел в себя и на дрожащих ногах вышел на кухню. Элеонора как ни в чем не бывало жарила оладьи. Черные чулки уже не были ей нужны – раны на ее стройных, ровненьких ножках словно испарились. Она лукаво взглянула на изможденного Скрыпаля и, притворившись заботливой супругой, спросила:

– Что это на тебе лица нет? Уж не заболел ли ты? Садись скорее завтракать, расходишься, может быть…

От такой чудовищной подлости Скрыпаль вздрогнул, как от удара, но постарался не подать виду и уселся за стол. К своему ужасу, он понимал, что по сравнению с этой ведьмой он просто сущий ребенок и она вскоре догадается, что ему все известно, и поэтому, позавтракав, он засуетился, кое-как напялил на себя видавшие виды джинсы и джемпер, схватил скрипку и, не попрощавшись, стараясь не попасться супружнице на глаза, вышел из дому и потащился на трамвайную остановку.

По дороге ему встретилась Явдоха. Румяная и свежая как яблоко сидела она на своей излюбленной лавке, словно поджидая измученного Скрыпаля (а так оно на самом деле и было). Мы ведь не должны забывать, о читатель, что Явдоха считала себя феей и поэтому, естественно, терпеть не могла всяких приблудных ведьм. А о том, что Элеонора ведьма, она давно уже догадывалась, но все упрекала себя в чрезмерной подозрительности и заставляла себя думать, что просто Элеонора чрезмерно высокомерна и себе на уме. Но прошлой ночью, проветриваясь по своему обыкновению в небе над Горенкой, ей удалось заметить черную кошку, прожогом несущуюся в сторону пастбища. Явдоха прямо глазам своим не поверила – во-первых, черных кошек суеверные сельчане не держали, во-вторых, все известные ей местные кошки были известные лежебоки и не стали бы понапрасну разгуливать по ночам там, где наверняка нельзя потихонечку приложиться к сметане или чему-нибудь в том же роде, и по ночам они неизменно делали вид, что исправно охраняют вверенные им владенья от нашествия несуществующих мышей. Явдоха полетела вслед за кошкой, а та, добравшись до луга, ну давай кататься в предутренней росе, сбрасывая с себя шерсть, и выглянувшему из-за туч любопытному месяцу удалось увидеть не обалдевшую от пьянящего ночного воздуха кошку, а белотелую красавицу, купающуюся в росе.

От этого заманчивого для мужского глаза зрелища Явдоха облилась холодным потом.

«Так вот, значит, что со Скрыпалем, вот почему он еле ноги волочит! Ведьма-оборотень подло крадет его жизненную силу, и скоро он угаснет, как догоревшая свеча, и мы похороним то, что от него еще осталось, а эта дрянь станет бессмертной и примется за других селян…» – закручинилась Явдоха и улетела домой, чтобы спокойно все обдумать. Думала она всю ночь, и когда бледный осенний рассвет наконец нерешительно принялся разгонять неохотно отступавшие ночные мраки, она окончательно решилась. Надо было только, чтобы Скрыпаль ей не помешал и остался на ночь в городе. Вот почему она терпеливо дожидалась его на лавке.

Скрыпаль рухнул на лавку как подкошенный – на нем прямо лица не было, а вместо румянца на лице повсюду проступала отвратительная зелень, и Явдоха поняла, что уже в эту или в следующую ночь душа Скрыпаля, если он вздумает переночевать под одной крышей со своей благоверной, навсегда покинет грешную землю.

– Послушай, Скрыпаль, – просто и без обиняков заговорила Явдоха, – ты не спеши сегодня назад возвращаться. Заночуй у матери – так оно лучше будет. Твоя-то знает, что ты ушел?

– Вроде бы, что нет… Я потихоньку…

– Вот и хорошо. Так-то оно лучше…

Скрыпаль, разумеется, и сам уже знал, что лучше, но не мог взять в толк, откуда Явдохе это было известно, и хотел было на нее внимательно посмотреть, но не смог – даже сидеть на скамейке ему было трудно.

– Ладно, – выдавил он из себя и затем, с трудом ото рвавшись от скамейки, медленно, как древний старик, заковылял в сторону города.

А сердце Явдохи преисполнилось к нему нежности и жалости – она была готова размазать Элеонору по стенкам, но знала, что и та не робкого десятка и что нужно действовать крайне осторожно, чтобы гнусная ведьма и ее не погубила.

Явдоха возвратилась в дом, подсела к мужу – тот в глубокой задумчивости работал над ликом святого, и попросила у него на время самую древнюю икону из тех, что достались ему по наследству. Петро без колебания показал ей на закопченную иконку Святого Антония, висевшую среди множества других икон в красном углу. Явдоха положила ее себе за пазуху, нежно погладила Петра по голове и вышла во двор, плотно притворив за собой дверь. Постояла немного под дармовисом, а затем прокралась в хату Скрыпаля и забралась к нему в постель, притворившись Скрыпалем.

Не успела она улечься и выключить свет, как на пороге появилась злая, как цепной пес, Элеонора.

– Что ты разлегся сразу, окаянный, чтоб тебе пусто было! Устал что ли. А я, как я весь день по хозяйству в этом хлеву, света белого не видячи… А он тебе ни тпру ни ну, шасть в постель и спать, как в гостинице.