– А ты-то как в своей Хацапетовке? – спросила она Скры-паля, догадываясь, что тот вряд ли ответит ей правду.

– По-разному, – уклончиво и без особого энтузиазма ответил Скрыпаль.

Но Элка не унималась.

– Нет, ты мне правду скажи, Скрыпа, правду, люди говорят, что жена у тебя писаная красавица, да такая, что, говорят, этим мымрам из Голливуда рядом с ней делать нечего.

– То, что красавица – правда, – мрачно ответил Скрыпаль, – хоть рисуй…

Элка всегда отличалась догадливостью и все поняла.

– Можешь не продолжать, – ответила она, – и так все понятно… Не грусти…

Элка погладила его по волосам, и он положил голову на ее худенькое плечико, чувствуя себя тепло и уютно, невзирая на то, что голубое, радовавшее глаз, небо, вдруг посерело от набрякших водой облаков, готовых вот-вот обрушить на город мириады холодных капель.

– Я к тебе как-нибудь на репетицию зайду, – вдруг сказала Элка, чем весьма удивила Скрыпаля, который почему-то отнес эту встречу к эпизодам без продолжений. И Скрыпаль впервые за годы, что был с ней знаком, вдруг обратил внимание, насколько они с Элкой похожи – оба чуть-чуть рыжеватые с веснушками на скуластых лицах и вечно обветренными, натруженными руками. Когда он учился в консе, то за Элкой тогда волочились все, кому не лень, и он решил, что ему не пробиться к ней сквозь густую толпу ее поклонников. А потом на него опустилось темное облако Элеонориной красоты, лишившее его друзей, памяти, и Скрыпаль, добившись, в общем-то, против своего собственного желания, руки Элеоноры, обрек себя на вечную погоню за уроками, репетициями, отвратительными гастролями с мизерными гонорарами и на всякую прочую дрянь. И всего лишь за несколько лет он растратил себя самого, став лишь скорлупой, оболочкой веселого и бесшабашного Скрыпаля, каким знали его друзья.

Все эти мысли бурным потоком пронеслись у него в голове, и он решил, что ни за что не отправится сегодня в Горенку, а переночует у матери, на Пушкинской, чтобы немного отогреться душой возле нее.

А тут как раз подул холодный ветер, предвещая дождь, и Элка стала прощаться, виновато заглядывая ему в глаза, как вдруг раздалось отвратительное мяуканье и придурковатая черная кошка повисла на Элкиной ноге, разрывая колготки и царапая ее до крови когтями.

– Пошла прочь! – попыталась Элка ее прогнать, но та нападала пуще прежнего, норовя навсегда изуродовать аккуратные Элкины коленки.

Скрыпаль сначала опешил, но потом неожиданно пришел в себя и, схватив кошку за шиворот, швырнул ее на круглую цветочную клумбу – она упала на колючий розовый куст, и, злобно фыркнув, исчезла.

Элка встала – разорванная в клочья колготка мешала ей идти, и она морщилась от боли.

– Ну ладно уж, иди, – сказала Элка, – тебе далеко.

Скрыпаль отдал ей на такси те последние несколько гривен, которые у него еще оставались, помог ей остановить машину, и Элка укатила.

А усталый Скрыпаль потащился по Пушкинской в крошечную, но теплую и уютную квартирку матери, где для него всегда находилось и место, и еда.

В Горенку он добрался только на следующий день к вечеру. Супружница его лежала в постели, укутанная сразу в несколько одеял.

– Что с тобой, Леонора? – поинтересовался было Скрыпаль, но та бросила на него такой взгляд, что тот чуть не прикусил язык, хотя в общем-то попытался всего лишь проявить участие.

– Упала я, – ответила та. И серые ее глаза вдруг засверкали, как два фальшивых изумруда.

«Ух, – пронеслось у Скрыпаля в голове, – уже почти три года я на ней женат и только впервые заметил, что у нее кошачьи глаза».

Он ушел в свою комнату и почти сразу завалился спать. Во сне его мучили кошмары – черная кошка подкрадывалась к нему отовсюду и норовила выцарапать глаза и перегрызть горло – он отбивался от нее, как мог, но силы были неравны…

Среди ночи он проснулся в холодном поту в растерзанной постели на простынях, скрученных в жгуты от его метаний по постели. В кромешном мраке он сразу заметил два зеленых огонька. Присмотревшись, Скрыпаль увидел, что на стопке нот, лежавших на столе, неподвижно сидит черная гладкошерстная кошка, как две капли воды похожая на ту, которую он швырнул в розовый куст два дня назад, и внимательно смотрит на него. Заметив, что Скрыпаль проснулся, кошка недовольно мяукнула и шмыгнула в полуоткрытую дверь. А Скрыпаль, схватив книгу потяжелее, бросился за ней, но кошки нигде не было видно, хотя двери хаты были по обыкновению прочно заперты. Шум разбудил Элеонору, она появилась в гостиной недовольная, как разбуженная мумия, и, жмурясь от яркого света, спросила:

– Что ты тут разошелся? Уже и поспать нельзя в этом свинарнике…

Скрыпаль обратил внимание, что белые и стройные ее конечности, выглядывающие из-под одеяла, которым она обмоталась, сплошь покрыты тоненькими рваными ранами, словно это на нее, а не на Элку напала взбесившаяся кошатина.

Почувствовав на себе его взгляд, она, видно, забыв о ранах, неправильно его истолковала, и злобно прошипела:

– Чего пялишься? Сижу в этой мерзкой хибаре, ем впроголодь, одеть нечего, а он еще подсматривает, гад!

Она горделиво развернулась и утащилась в свою спальню, а Скрыпаль в стотысячный раз задал себе все тот же вопрос, который многие миллионы лиц мужского пола периодически задают сами себе без всякой, впрочем, надежды получить на него ответ: «И как это меня угораздило жениться на этой ведьме?».

Правда, на этот раз Скрыпаль вопрошал себя внутренним голосом, чтобы злобная его половина, не дай Бог, не услышала крамольные слова, но, закончив свою немую тираду, Скрыпаль изо всех сил шлепнул себя по лбу ладонью:

– А если она и в самом деле ведьма? Кошка-оборотень, околдовавшая меня, чтобы получить дармовой кусок мяса, теплую постель и крышу над головой в зимнюю стужу, когда ее товарки жмутся по мрачным подвалам и трутся тощими боками о каждую мало-мальски теплую трубу? Ноги-то у нее поцарапанные, и дуется на меня, словно хочет сказать, зачем ты меня, голубу свою, швырнул на колючие розы угоду своей консерваторской вертихвостке? Так что ли? Д нет, бред это все, и пойду-ка я лучше спать.

Как сказал Скрыпаль, так и сделал, правда, запер хорошенько дверь на ключ и Евангелие положил под подушку, да с тем и заснул. Остаток ночи он проспал без сновидений, поутру зародившееся у него сомнение стало точить его изнутри словно червь, и он поклялся сам перед собой во чтобы то ни было узнать всю правду о красавице Элеоноре. Для маскировки он решил виду не подавать и даже не без труда изобразил на своей физиономии нечто вроде раскаяния, когда утром на кухне появилась причесанная и накрашенная Элеонора в безукоризненно чистом халатике и принялась готовить завтрак. Однако из под халатика виднелись не голенькие как обычно ножки, а непроницаемые для глаза колготки, что еще больше укрепило подозрения Скрыпаля. Впрочем, завтракали они мирно, словно ночью ничего не произошло. Скрыпаль рассказал ей, что задержался на репетиции, а та сделала вид, что поверила и даже предложила ему добавки.