те частицы своей биографии, от которых был настолько далёк, что даже уже не представлял себе сам всего этого. Иногда ему хотелось вернуться назад, вспоминая годы своей юности, которые так и не принесли ему никакого счастья, а скорее, даже пропитались горечью потерянного и необратимого, одним словом, того, что невозможно было вернуть, то, что осталось в памяти у Романова навсегда. Эти воспоминания часто мучили Призрака, не давая ему спокойно жить и забыть всё раз и навсегда, но вдруг что-то отрезвило его, вернув в настоящее. Он вытер правой рукой со лба холодный пот и отошёл от окна, направившись в ванную.

Проходил час за часом. Романов надел чёрный костюм с белой сорочкой и красно-чёрным галстуком в виде чернильной кляксы на тёмно-красном фоне. Андрей быстро проверил содержимое всего багажа, который он брал с собой, и вынес чемодан в коридор.

Призрак не спеша надел ботинки и пальто, посмотрелся в зеркало и покинул квартиру, держа в руках чемодан и сумку с ноутбуком. Позвенев связкой ключей, он закрыл дверь квартиры и положил связку в боковой карман пальто. Андрей подошёл к дверям лифта и нажал на кнопку вызова, принявшись ждать кабину, на которой только оставалось спуститься вниз. Двери лифта открылись перед ним, и он спустился на первый этаж, покинув лифтовую кабину. Романов вышел на улицу, подошёл на стоянке к своему внедорожнику и, сняв машину с сигнализации, положил весь свой багаж на заднее сидение «БМВ», а потом сел за руль. Впереди была дорога в аэропорт «Шереметьево».

Глава 3

Пригород Палермо.

Говард сидел на скамейке на перроне и дожидался поезда на Рим, который относительно скоро должен был появиться вдалеке.

Он сидел и вспоминал прошлое. Лёгкий ветерок обдувал его лицо, а солнце своим закатом освещало унылый одинокий пейзаж. В воздухе чувствовалась морская свежесть. Погода была прекрасной и такой ненавязчивой, а багровый закат вечера давал глазам насладиться великолепной картиной природного ландшафта.

Льюис чувствовал, что теряется среди всего этого волшебства, как гадкий утёнок, который делал своё дело и улетал в неизвестность, оставляя за собой лишь след на выжженной земле. Иначе он не мог.

Говард пришёл в Доминиканский орден и стал терциарием, пытаясь заглушить боль прошлого, прошлых ошибок и ужасных недочётов, оставлявших за собой кровавый след. Он понимал, что его служба в САС была некой прелюдией к тому, чем теперь он жил. Льюис хотел искупить свои прошлые грехи, хотя понимал, что сделать это будет не просто, а, скорее всего, очень сложно. Стать человеком в этом мире ужасно тяжело, но пытаться надо было, но что из этого получится, было неизвестно, как бы при этом ни хотелось познать будущее: оно всё равно будет скрыто густой пеленой и приоткроется лишь в последний момент.

Говард сжал кулаки в боковых карманах плаща и, встав со скамейки, посмотрел вдаль, видя приближавшийся поезд, гудевший на подходе к перрону. Льюис осмотрелся по сторонам, внимательно рассматривая каждую мелочь, а главное, отсутствие полицейских или карабинеров, которые могли искать подозрительного мужчину в чёрном и, не увидев никого, слегка успокоился, подождав полной остановки поезда. На перроне кроме него не было никого. Видимо никому не нужно было на север, ведь что там в холоде можно было делать простому сицилийцу, жизнь которого должна проходить в Сицилии в тепле, хотя зимнее тепло было условным. Нет, оно, конечно, было лучше, чем погода в Лондоне, но климат Великобритании Льюис абсолютно не переносил, хоть и родился в Лондоне в семье военного и продолжил военную династию своей семьи, от которой уже не осталось и следа. Говард был последним Льюисом в семье. Братьев или сестёр у него не было. Он был один, как перст, что было как хорошо, так и ужасно. У всего в этой жизни два конца, как пример обычной палки, которую так любят ломать мальчишки, играя на заднем дворике в саду. Таким же когда-то был и он сам, только с тех пор прошло очень много времени и подсчитать уже, сколько было всего сломано за его жизнь, не представлялось возможным. Ведь кто рискует — побеждает! Как молитву, Говард помнил девиз САС, не раз спасавший ему жизнь в Ираке.

Льюис ненавидел Ближний Восток и терпеть не мог заносчивых янки, которые всегда лезли не в своё дело, а британцы, не имея собственного мнения, лезли туда же, куда и долбанные политики из Белого дома в Вашингтоне. Впрочем, для него всё это было уже делом вторым. Первым делом для Говарда теперь была служба Господу и избавление этого мира от тех ересей, какими он был заполнен.

— Всему своё время, — произнёс в полголоса Льюис и влез на поезд, предъявив билет проводнику, который указал ему на его место.

Говард прошёл в вагон и сел на своё кресло, понимая, что пришло время немного отдохнуть и наконец поспать. Ведь что мог принести день грядущий, Льюис не знал, поэтому стоило воспользоваться днём настоящим, чтобы набрать необходимые силы и восстановить ресурсы организма.

Поезд неспешно тронулся с места и стал набирать скорость.

Говард бросил взгляд в окно на морскую даль и закрыл глаза, проваливаясь постепенно в сон.

Лэнгли. Штат Виргиния. Штаб-квартира ЦРУ.

Замдиректора ЦРУ Пол Нолингтон резко зажмурил от напряжения глаза, чувствуя, что больше не может читать этот отчёт, который ему предоставил глава отдела секретных операций и в котором описывался один из самых крупных провалов за последние время. Нолингтона просто тошнило от действий оперативных служб, выпустивших из-под самого носа образец, который был нужен американской демократии как никогда. Особенно в то время, когда страна переживала не лучшее время, и один Бог или чёрт знал, что будет с ней дальше.

Пол погрузил свой взгляд в темноту кабинета, обставленного в самом современном стиле, чтобы не отставать от прогресса дизайна, и поднес к глазам ладонь, аккуратно прикрыв их на время. Он крепко задумался, желая понять и увидеть все просчёты, которые были совершены во время проведения спецоперации, но полностью оценить весь провал ему было так и не суждено. Ругаться у него уже не было сил. За окном стояла ночь, возраст давал уже о себе знать, шестьдесят лет уже не спрячешь.

Нолингтон открыл глаза и, продолжая раздумывать, бросил взгляд на стеллажи, уставленные папками и скоросшивателями с документами, и на шкаф, одиноко смотревший прямо на него. Замдиректора взял со своего рабочего стола очки в золотой оправе и надел их на нос, пригладив рукой короткие седые волосы.