Он и не подозревал, сколько может стоить этот хронометр. Только через несколько месяцев, когда майор-особист увидел на руке комбата эти часы и предложил ему тысячу долларов, Борис Рублев понял, что часы очень дорогие. Он не продал свой трофей ни тогда, ни потом. Часы всегда были при нем, даже в госпитале, когда он раненый лежал под капельницей.

Когда комбат уже стоял у двери, вдруг позвонили.

– Странно… Кто это? – пробормотал себе под нос Борис Рублев и, даже не глянув в глазок, резко открыл на себя дверь.

Перед ним стояла девушка в спортивном костюме и белых кроссовках. Шнурки лежали на полу. На плечах у пришедшей накинута кожаная куртка.

– Доброе утро.

– Извините, – голос девушки нервно подрагивал.

Комбат отошел на шаг в глубину прихожей.

– Ну, проходи, проходи.

– Спасибо.

Он мгновенно узнал свою вчерашнюю знакомую – ту, которая кричала, что живет в этом доме. Девушка переминалась с ноги на ногу. Комбат смотрел на нее безмолвно, хитро улыбаясь.

– Вы помните меня?

Наконец он нарушил молчание.

– Ну, что скажешь, Наташа?

– Я не Наташа, а Лиля.

– Хорошо, пусть Лиля. Так что скажешь?

– Борис Иванович, – начала девушка, – вы извините меня.., нас… То есть, не меня, а моих приятелей. Они глупые, молодые. У Кризиса уже есть условный срок. А парень он неплохой, вы вчера могли этого и не заметить… Ой! Что я говорю!

– Ну и что из того? Да проходи в квартиру, что стоишь на пороге? , – Я, знаете, Борис Иванович…

– А откуда ты знаешь мое имя?

– Мне сказала мама и участковый.

– Участковый уже и к тебе приходил?

– Да, еще вчера.

– Ну, и что же ты хочешь мне сказать?

– Я хочу извиниться, Борис Иванович, за своих приятелей. Они не хотели начинать драку.

– Как это не хотели? Выходит, я ее начал, да? Захотел и начал?

– Нет-нет, вы не поняли. Они не хотели, но начали, так бывает, не верите? – и девушка тут же расплакалась навзрыд так, как плачут уже не дети, а взрослые женщины.

Она прижала ладонь к лицу, и ее плечи мелко-мелко задрожали.

– Бывает, да…

– Да успокойся ты в конце концов! Не люблю слез.

Особенно не люблю, когда плачут молодые красивые девчонки. Пройди на кухню, садись.

Не надо разуваться, я уже собирался уходить.

– Я не вовремя?

– Вчера было не вовремя.

– Ой! Все в голове путается.

– Сядь вот здесь и расскажи.

Борис Иванович Рублев обнял за плечи девушку, провел на кухню и усадил на тот стул, на котором еще несколько минут назад сидел сам.

– Я.., знаете… Кризис мне нравится, мы с ним хотим пожениться.

– Так это он тебя прислал?

– Нет, нет, Борис Иванович, он лежит в больнице. Ему больше всех досталось.

– Ага, понятно.., лежит в больнице. Так ты, значит, сама, по своей инициативе?

– Да, сама. Не пишите заявление на моих друзей, а то их посадят в тюрьму. Понимаете, посадят в тюрьму! И Кризиса тоже.

– Понимаю, посадят. И поделом будет. Может, тогда поймут, что взрослым всегда надо уступать дорогу. Ну и кличка же у твоего дружка!

– Борис Иванович, Борис Иванович, – голос девушки дрожал, а когда она отняла руки от лица, он увидел, как по бледным щекам ручьями бегут крупные слезы, такие если и захочешь не увидеть – придется.

– Не плачь, хватит. Значит ты просишь, Лиля, чтобы я не писал заявление? Да я, к твоему сведению, не собираюсь никому жаловаться.

– Не собираетесь? – словно бы не поверив услышанному, Лилия вскинула голову, тряхнула светлыми волосами и уже совсем по-другому посмотрела на этого сильного, уверенного в себе мужчину.

– Конечно, не собираюсь, я не привык жаловаться. Натура не та.

– Ой, как хорошо! Так значит, их не посадят? А участковый говорил…

– Неважно, что говорил участковый.

– Ой, извините, извините, я расплакалась, как ребенок. Извините.

– Ничего страшного. Хочешь чаю?

– Да, хочу. Нет, не хочу, – тут же спохватилась девушка, поняв, что мешает.

Комбат посмотрел на нее чуть свысока, но с каким-то отеческим участием.

– Успокоилась? – комбат налил ей чашку чая, бросил ломтик лимона и поинтересовался. – С сахаром или без? Конфет и шоколада у меня нет, ты уж извини.

– Не надо мне ничего, ни конфет, ни шоколада. Только не пишите заявление.

– Но мы же договорились, я никому никогда не жалуюсь, я не привык.

– Как хорошо, что вы такой!

– Ладно, не надо, я сам прекрасно знаю, какой я. И твои похвалы мне не нужны.

– Ой, вы не знаете, Борис Иванович! Не знаете. Я так вам благодарна!

– Скажи, кто тебя научил пойти ко мне.

– Никто не учил. Я уже взрослая и все понимаю. Я сама, Борис Иванович.

– Ну ладно, сама так сама. В общем, считай, мы обо всем договорились. И я выпью с тобой чаю.

Борис Рублев и Лиля Свиридова сидели в маленькой кухне и пили чай.

– Ты учишься в школе? – спросил Рублев. – Только не ври.

– Да, в десятом классе.

– А почему сейчас не на занятиях?

Девушка замялась.

– Как-то…

– Ну же, почему? – уже строго – так, будто перед ним была не школьница, а молодой боец его бывшего подразделения, спросил Борис Рублев.

– Я пойду в школу завтра. Сегодня я хотела поговорить с вами.

– Могла бы и вечером поговорить, после школы. Ты меня соучастником своих безобразий не делай.

– Я боялась, что не успею. Я всю ночь не спала, плакала…

– Вот еще! – словно не веря услышанному, заулыбался комбат. – А ты, я смотрю, хорошая девчонка. Небось, учишься неплохо?

– Да неплохо, без троек, Борис Иванович.

Но это теперь, раньше хуже училась.

– Без троек – это совсем хорошо. А куда собираешься поступать? – не зная, что еще спросить задал вопрос Борис Рублев.

– Я еще не решила. Хочу стать фотомоделью. Только не подумайте, я знаю, что это работа, а не развлечение и не разврат.

– Кем-кем? – заулыбался комбат, и его улыбка словно обезоружила девушку. Она даже поперхнулась чаем.