Мы еще немного походили, прежде чем сесть перед экраном в ожидании фильма. Никого в холле не было. Перед нами стоял огромный телевизор. Де Фюнес произнес свою знаменитую фразу: But alors… you are french[8], и мы засмеялись, будто слышали ее впервые. По правде говоря, фильм этот можно смотреть сотни раз, удовольствие получаешь не меньшее. Эпизоды, как оказалось, с течением времени нисколько не замылились. Они не стареют. Мне на память пришло выражение, которое я очень люблю: «У этого фильма нет ни морщинки».

14

Воспоминание Гастона Мартинеза

Несколько десятков лет назад Гастон Мартинез пал жертвой пылкой любви. Он был боксером и героем довоенного поколения (многие все еще помнят его легендарную встречу с полуфранцузом-полуаргентинцем Раулем Пересом). Так вот, влюбившись, он решил бросить спортивную карьеру. Его друзья, тренер, родственники — все уговаривали его не делать этой глупости, но он был непреклонен: такая вот любовь. Впрочем, слово «влюбился» не совсем точно, потому что его избранницей была девочка, с которой он в детстве играл в песочнице. Ему казалось, что он любит ее с самого рождения. Она очень волновалась, когда он выходил на ринг, боялась, что ему сломают нос — ведь он был настоящий красавец. Чтобы не мучить свою невесту, Гастон бросил бокс.

Элеонора (так звали девушку) была школьной учительницей, и по вечерам они любили вместе читать ученические тетради. Хотя Гастон и зарабатывал на жизнь руками, ума он был незаурядного. Он продолжал любить Элеонору всем сердцем, и вскоре у них родилась дочка, которую они назвали Анной в честь Анны Карениной. А потом Гастон встретил другую женщину. Он и не думал, что такое возможно. Женщины провожали его глазами, он это видел, но считал себя неуязвимым для стрел Амура: ведь он любил Элеонору. Наверное, он сразу понял, что доводы рассудка в этом случае не властны, что эта новая женщина, недавно поселившаяся с ними по соседству, носившая имя Лиза и ставшая в конце концов его Лизой, перевернула все устои. Об этом периоде он вспоминал с ужасом: ему приходилось разрываться между двумя женщинами, двумя жизнями. Он лгал одной и делал другую соучастницей своего обмана. Ему казалось, что сложившаяся ситуация — наихудшее из наказаний. Любить двух женщин сразу! Шли недели. Он не находил себе места. Даже начал худеть. Потерять Элеонору было для него немыслимо. Потерять Лизу — тоже. Наконец он принял решение, необъяснимое с точки зрения разума, но это было для него единственной возможностью выжить. Он уехал из Франции. Не в силах сделать выбор между двумя женщинами, он решил бросить обеих.

Прошло несколько месяцев, и он вернулся домой. Однажды вечером, никого не предупредив, он вошел в свою квартиру. Его жена сидела в гостиной, как в день его отъезда. Она встретила его молча, прекрасная в своем безмолвии. Время никак на ней не отразилось. Они ничего не сказали друг другу и сразу пошли в кровать. До этого, войдя в подъезд, Гастон заметил, что имя Лизы исчезло с ее почтового ящика. Значит, он никогда больше о ней не услышит. Ему стало хорошо, и он не понимал уже, зачем нужны были эти страдания, которые теперь можно забыть. Конечно, забыть не удалось, но боль — хотя бы боль наконец утихла. Посреди ночи Элеонора включила свет. Ей хотелось снова увидеть мужчину, по которому она так тосковала. Что она ему скажет? Упрекнет? Пожалуется на страдания? Нет. Она произнесла: «Любимый, ты так прекрасен».

15

Отец позвонил мне, чтобы попросить об одном деле. Умерла бабушкина подруга, и бабушка во что бы то ни стало хотела поехать на похороны. Отец не мог ее отвезти и надеялся, что это сделаю я.

— Ты доставишь ей огромное удовольствие, — добавил он.

— Хорошо, я поеду, — согласился я.

— Спасибо тебе. Возьми мою машину, — поспешил сказать он, будто хотел так или иначе, хотя бы материально, участвовать в этом мрачном мероприятии. Повесив трубку, я задумался о том, что он сказал. «Ты доставишь ей огромное удовольствие». И еще: «Она во что бы то ни стало хочет…» Отец был прав: бабушка, которая отказывалась выйти погулять, съездить со мной в музей, ссылаясь то на усталость, то на боли, тем не менее готова была найти в себе силы присутствовать на похоронах. В определенном возрасте люди выходят из дому единственно ради того, чтобы проводить кого-нибудь в последний путь. Я не очень это понимаю. Неужели и мне с приближением смерти начнут доставлять удовольствие похороны? А может быть, наоборот, не захочется видеть то, что в скором времени ждет меня самого? А может, старики ходят на похороны из страха, что на их собственные похороны никто не придет? Что-то вроде «ты мне — я тебе». Нет, чушь. Как может мертвец отплатить услугой за услугу? Ведь если мы кого-то хороним, то на наши похороны он уже точно не придет. Это услуга бескорыстная. Моя теория не работала. Нет, правда, я решительно не понимал, почему бабушка хочет туда поехать во что бы то ни стало. Тем более что умершая старушка не была ее близкой подругой. С годами они виделись все реже и реже, а теперь уж и вовсе никогда не увидятся. Наверное, лучше ее саму об этом спросить. (Но обстоятельства сложились так, что я ничего у нее так и не спросил.)

Входя в дом престарелых, я понял, что произошло нечто исключительное. Я пошел на пост расспросить дежурного администратора. Эта дама мне не нравилась. Ей было под пятьдесят, но приятностью она, видимо, никогда не отличалась (хотя эти два факта между собой никак не связаны). Когда бы я с ней ни встретился, она всегда кипела злобой. Было в ней что-то эсэсовское. Она говорила, что ждет не дождется пенсии, а меня так и подмывало посоветовать ей уже сейчас забронировать здесь комнату. Странно, думал я, что женщина, ежедневно наблюдающая убожество старости, так торопит события. Ее агрессивность была, возможно, следствием глубокой женской неудовлетворенности, или обусловлена ее знаком зодиака, или, наконец, просто сволочным характером. Так или иначе, она объявила:

— У нас самоубийство. Девяностолетняя бабка сиганула из окна в своей комнате.

— …

— Жаль, теперь из-за нее придется отменить спектакль. К нам должны были приехать выпускники театральных курсов Симона. Идиотизм. Не могла подождать до завтра.

Именно так она и сказала. Нелепо, что я, по прошествии лет, до сих пор помню эту фразу, а вот иные строфы Поля Элюара, хоть и вертятся на языке, а вспомнить не могу. Почему всякие глупости застревают в мозгу прочнее, чем красота?

Я ушел. Кроме этой курицы, все остальные были глубоко потрясены. В холле и коридорах царила тишина. Санитары унесли тело. Несколько дней потом уборщики тщетно пытались отмыть кровь с асфальта под окном 323-й комнаты. Директриса опасалась, что другие старики могут последовать примеру самоубийцы — иногда суицид оказывается заразным. Но на этот раз обошлось. Других попыток не было — во всяком случае пока.

У меня долго стояла перед глазами эта картина: старая женщина, бросающаяся из окна. Какой храбростью надо обладать, чтобы решиться на такое. В старости для некоторых существование как будто достигает некой черты и жизнь теряет смысл. Я видел, как восьмидесятилетние пытались уморить себя голодом. Последняя возможность самим принять решение. Они борются теми способами, которые им доступны, зажимая рот, выплевывая, исторгая пищу. Большинство стариков, которых я видел в доме престарелых, хотели умереть. Правда, они говорили не «умереть», а «уйти». Или еще «покончить со всем», что подчеркивало мучительность их существования. Наверно, им казалось, что эта пытка не кончится никогда. Говорят, человек боится смерти. Странно, я видел совсем другое. Видел ожидание смерти. Видел страх: а вдруг она не придет?