Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня было всего пару таких моментов в прошлой жизни, когда случалось попадать на лепку. И я был счастлив находиться в кругу друзей, которые меня позвали просто лепить пельмени. Это был какой-то особый ритуал, неторопливое самопознание и соединение родственных душ.
И обязательно был пельмень, в который бухалась ложка красного перца. На счастье! Тот, кому попадался этот пельмень, мог считаться самым счастливым и всё у него должно было сбыться. И вот это ожидание огненного «сюрприза» вносило своеобразную пикантность в откусывание каждого нового пельменя.
А вдруг это он? Вдруг госпожа Удача не обошла меня стороной?
— Кацуми-тян, а можно мне присутствовать при готовке? Обожаю всё необычное и новое, — сказал я. — Я обещаю ничего не испортить. По крайней мере, могу мясо порезать. И зелень покрошить.
Эх, давно я не ел пельешек. Но если не смогу участвовать в приготовлении, то тогда вряд ли пельмени будут приготовлены правильно. Вряд ли японская душа сможет проникнуть во все тонкости готовки этого чудесного блюда…
— Не дело мужчине на кухне болтаться, — нахмурилась Кацуми.
— Да? Тогда ладно. Тогда болтаться не буду. Зафиксируюсь в одном положении, после чего буду раздувать щеки и важно показывать мизинцем на ингредиенты. Но если ты, Кацуми-тян, боишься, что мужчина приготовит эти… «тюленьи ушки»? — я намеренно исказил название пельменей.
— Хлебные ушки, — с улыбкой поправила меня Кацуми.
— Вот-вот, эти самые ушки. Неужели испугаешься, что тот, кого ты бьешь на песке арены, побьет тебя на исконно женской территории?
Да, я поиграл на струнах женской гордости. Тем более, на струнках гордости аристократа, а от этой игры звук в два раза громче.
— Ты нарываешься на спор? — подняла бровь Кацуми.
— А это очень плохо?
— Это будет очередным позорным моментом в жизни одного белобрысого хинина, — улыбнулась Кацуми.
— Да ладно, у меня в сети этих моментов столько, что даже не передать, — отмахнулся я в ответ.
— Кстати, почему ты не отвечаешь на провокации? Почему не делаешь такие же фейки?
— Потому что я не хочу быть таким же, как они.
— Но это же натуральная война. И с каждым разом всё хуже и хуже. Скоро может дойти до того, что тебя обвинять в противоестественной страсти к животным. Натуральная информационная война.
— Да, это она. И сейчас идет вал против меня. Но если я буду ходить и улыбаться, то это будет лучшим ответом. Пока они занимаются придумыванием способов как можно больше меня уязвить, я тренируюсь. Пока яд проникает в их мозг, заставляя извратить остатки добра в их разуме, я тренируюсь. Когда они начнут ругаться между собой за то — какое лучше новое недоразумение выпустить, я буду тренироваться. И знаешь, Кацуми, подобное поведение всегда побеждает.
— Побеждает?
— Да, побеждает. Я запустил волну антифейковой разоблачения и теперь другие курсанты с радостью разбирают фальшивые фотографии, истории и даже видео. Наградой им служат пакеты со стикерами. Среди них появились даже лидеры, которые обладают чуть ли не всеми пакетами. Тигру пришлось даже взять в помощь троих художников, чтобы успевать отрисовывать новые пакеты.
— Ну а ты?
— А я улыбаюсь и тренируюсь. И это очень злит врагов. Это доводит их до истерики, поверь мне — я знаю о чем говорю. Чем больше они делают фейковых картинок, историй, записей, тем меньше им веры. Тем больше видят низость и ущербность врагов, способных на любую пакость. Зато люди видят мою реакцию, мою стойкость и моё спокойствие — это заставляет их испытывать ко мне по меньшей мере уважение. А там, где идет уважение, недалеко и до симпатии. Так я и перетяну ко дню боя большую часть зрительских душ на свою сторону.
— Коварный ты тип…
— Просто я сижу на берегу реки и жду, пока мимо проплывут трупы моих врагов.
Кацуми улыбнулась и снова потерлась щекой о моё плечо:
— Вот ты какой упертый… Ещё не передумал насчет спора?
— Не надейся соскочить, Кацуми-тян.
— Соскочить? Да я даже слова такого не знаю! Значит, пари?
— Согласен. Если я приготовлю лучше тебя это незнакомое блюдо, то ты споешь для всей семьи. Тем более, что голос у тебя необыкновенно хорош…
— А если приготовлю лучше я, то ты тогда станцуешь, — подмигнула Кацуми. — Да-да, петь ты не очень хорошо умеешь, так что будешь дергать ногами и трясти руками.
— По рукам! — протянул я ладонь.
— По рукам! — ударила Кацуми ладошкой сверху вниз.
Ладно хоть на этот раз обошлось без Дьявольского Шара. Хотя и тут опозориться не хотелось — всё-таки меня в доме Утида постоянно оценивали. Я чувствовал спиной чуть насмешливый взгляд отца и матери Кацуми, когда иногда наносил им визиты.
В основном мы беседовали с отцом Кацуми, Кенджи Утида. Разговаривали по поводу действий в той или иной сфере развития, иногда тренировались вместе. Конечно, Кенджи меня побеждал, но иногда и я мог преподнести ему парочку сюрпризов. В паре с Кацуми мы почти выигрывали у него, но это было почти…
Не раз ловил его одобрительный взгляд, когда он видел нас с Кацуми. В доме родителей я всегда вел себя только аккуратно, скромно, но с достоинством. Не выпендривался, но и не давал себе раболепствовать перед представителями древнего рода. На территории Кенджи я показывал себя вполне нормально. Это нравилось отцу Кацуми.
Теперь же я вызвался показать себя на той части территории, которая всецело принадлежала матери Кацуми. А это уже серьезно — Мегуми чутко следила за тем, что готовят слуги, а порой даже сама вставала за плиту. Страсть к готовке у Кацуми появилась явно от матери.
И вот на святую святых я хочу принести свою задницу. Да, это будет трудно, будет сложно, но… Давненько я не ел пельмешек. Вот вообще как-то так получалось, что пробовал многое, на волне интереса даже ту же фугу захомячил, а вот как сказала Кацуми про русское блюдо, так и защемило внутрях. Даже как-то к березке лбом захотелось прижаться. Постоять так с полчасика — подумать о всяком-разном…
— Готовься петь, Кацуми-тян, — подмигнул я в ответ на ласку девушки.
— Готовься танцевать, Изаму-кун, — парировала та.
К нам подошли друзья. Малыш улыбался во все тридцать три зуба, а Шакко наоборот хмурилась.
— Что у вас опять случилось? — спросил я.
— Да ну,