Пока поезд бежал по темным туннелям, она безотрывно смотрела в окно, стараясь гнать эти мысли подальше. Каждый раз, когда они посещали ее, жизнь казалась гнусной и отвратительной.

В прошлом семестре, смастерив крылья, Кэроу придумала себе прозвище «Угасший ангел», и оно вполне ей подходило. Крылья она делала из настоящих перьев, которые позаимствовала у Бримстоуна, — в течение долгих лет их носили ему торговцы. В детстве она играла с ними, пока до нее не дошло, что из-за этих перьев убивали птиц, исчезали целые виды.

Теперь она уже не была так наивна, как та девочка, играющая с перьями на полу в логове дьявола. Однако что делать, она не знала. В этом состояла ее жизнь: колдовство, и стыд, и тайны, и зубы, и глубокая, мучительная пустота внутри.

Кэроу страдала от чувства, что в ней чего-то недостает. Оно преследовало ее всегда и было сродни ощущению, когда что-то забываешь и никак не можешь вспомнить, что именно. Однажды она попыталась описать это чувство Иссе:

— Так бывает, когда зайдешь в кухню и знаешь, что пришла не просто так, но не можешь сообразить зачем.

— У тебя такие ощущения? — нахмурилась Исса.

— Постоянно.

Исса притянула ее к себе и погладила волосы — в то время еще натурального, почти черного цвета, — и сказала не очень убедительно:

— Ничего, милая, пройдет. Постарайся не тревожиться.

Тащить бивни вверх по лестнице в метро было куда труднее, чем вниз, и, добравшись до последней ступеньки, Кэроу утомилась, вспотела и была крайне раздражена. Портал располагался недалеко, в небольшой надворной постройке синагоги. Прямо у двери увлеченно беседовали два раввина: обсуждали какой-то акт вандализма.

— Отлично, — проворчала Кэроу.

Пройдя мимо них, она прислонилась спиной к железным воротам и стала ждать. Наконец они ушли, и Кэроу, приставив бивни к маленькой двери, постучала. Как обычно, стоя у портала в каком-нибудь глухом переулке, она представляла, что ее бросили на произвол судьбы. Иногда Исса подходила не сразу, и Кэроу охватывал страх — а вдруг ее на этот раз не впустят? Забудут о ней, и не на ночь, а навсегда? Если дверь не откроют, она останется совсем одна.

Время шло, дверь все никак не отворялась, и тут Кэроу, устало прислонившаяся к косяку, кое-что заметила. На дверном полотне виднелся большой черный отпечаток ладони. В этом не было бы ничего удивительного, если бы не ощущение, что отпечаток выжгли. При этом он сохранял четкие контуры. Скорее всего, это и был предмет обсуждения раввинов. Кэроу обвела его кончиком пальца, обнаружив, что он словно впечатан в дерево. Ее собственная ладонь легко уместилась внутри. На руке осталась зола. В недоумении Кэроу отряхнула пальцы.

Откуда здесь отпечаток? Может, умело вырезанная метка? Иногда поставщики Бримстоуна оставляли знаки, чтобы упростить себе поиски портала в следующий раз, но такой отпечаток для них слишком сложен: обычно это был лишь мазок краской или нацарапанный ножом крест.

Скрипучая дверь отворилась, и Кэроу вздохнула с облегчением.

— Нормально прошло? — спросила Исса.

Кэроу втащила бивни в переднюю, наклонив, чтобы они прошли в дверной проем.

— А то! — Она прислонила свою поклажу к стене. — Каждый день бы таскалась по Парижу с бивнями — нет ничего приятнее.

В считаные дни на множестве дверей по всему миру появились черные отпечатки ладоней — выжженные в дереве или металле. В Найроби, Дели, Санкт-Петербурге, других городах. Не успел владелец кальянного заведения в Каире закрасить знак на задней двери, как краска начала тлеть, и в течение нескольких часов метка проступила снова.

Объявились свидетели акта вандализма, но никто им не поверил.

— Он это сделал голой рукой, — пытался втолковать нью-йоркский мальчишка матери, тыча пальцем в окно. — Просто приложил ладонь, и дверь стала тлеть и дымиться.

Мать вздохнула. Малыш любил приврать, и ему не поверили, а он и в самом деле видел, как рослый человек коснулся ладонью двери и выжег клеймо.

— Тень у него была странная, — сказал он матери.

Пьяный турист в Бангкоке наблюдал похожую сцену, только отпечаток оставила женщина неописуемой красоты. Он, словно завороженный, поплелся за ней, а она, клялся турист, упорхнула…

— У нее не было крыльев, — сообщил он друзьям, — а у ее тени — были.

— Глаза у него — как огонь, — сказал старик, видевший пришельца с крыши своей голубятни. — Искры посыпались, когда он взмыл в небо!

Итак, это происходило в глухих переулках и на темных задворках Куала-Лумпура, Стамбула, Сан-Франциско, Парижа. Откуда ни возьмись, возникали красивые мужчины и женщины с искаженной тенью и выжигали отпечатки своих ладоней на дверях, а затем улетали в небо, вздымая невидимыми крыльями горячие волны. Тут и там падали перья, похожие на языки белого пламени, и, касаясь земли, превращались в золу. В Дели сестра милосердия протянула руку и поймала перышко, словно каплю дождя, но, в отличие от капли, перо вспыхнуло и оставило след на коже.

— Ангел, — прошептала она, наслаждаясь болью.

Она почти не ошиблась.

Напротив Бримстоуна сидел американец-зверобой омерзительной внешности: лицо — словно кусок мяса, гарнированный самой большой и грязной бородой из всех, что Кэроу доводилось видеть.

Она обернулась к Иссе и скорчила гримасу.

— Знаю, знаю. — Исса преодолевала порог, волнообразно сокращая мускулы. — С ним Авигет. У нее вот-вот начнется линька.

Кэроу улыбнулась.

Коралловая змея Авигет обвила толстую шею зверобоя воротником — слишком красивым для таких типов, как он. Черные, желтые, малиновые полосы, хоть и потускневшие, напоминали чудесную китайскую эмаль клуазоне. Несмотря на красоту, Авигет была смертельно опасна, к тому же надвигающаяся линька сделала ее чересчур раздражительной. Змея то высовывалась из бороды, то снова пряталась, постоянно напоминая торговцу, что ему следует вести себя прилично, если хочет остаться в живых.

— Прошу от имени всех животных Северной Америки, — шепнула Кэроу Иссе, — пусть она цапнет его!

— Я-то не против, да Бримстоуну это не понравится. Бейн — один из самых ценных поставщиков.

Кэроу вздохнула.

Задолго до ее рождения Бейн начал снабжать Бримстоуна зубами гризли, барибалов, белых медведей, а также рысей, лисиц, пум, волков. Иногда приносил и собачьи. Специализировался он на хищниках — здесь они всегда ценились выше. Кэроу не раз напоминала Бримстоуну, что для человечества они тоже имеют высочайшую ценность. Сколько прекрасных экземпляров убито ради этой кучи зубов?

Она хмуро наблюдала, как Бримстоун извлек из сейфа два золотых медальона размером с блюдце. На каждом был выгравирован его портрет. Гавриэли. Их хватило бы, чтобы получить способность летать и становиться невидимой. Бейн, запихнув медальоны в карман, осторожно, стараясь не потревожить Авигет, поднялся со стула. Торговец окинул девушку взглядом, в котором — она могла поклясться — сквозило злорадство, и нахально подмигнул.