Бримстоун был монстром.

Если бы он, Исса, Твига и Ясри вышли из лавки на улицу, люди бы так их и назвали: монстры. Демоны, или бесы. Сами себя они называли химерами.

Человеческими у Бримстоуна были только руки и массивный торс, хотя покрывала их не кожа, а скорее шкура. Квадратные грудные мышцы рассечены застарелыми шрамами. Плечи и спина тоже в шрамах, образующих сморщенную светлую сетку. Бедра с львиными мускулами, с выцветшей шерстью золотистого оттенка, но вместо мягких кошачьих лап они заканчивались ступнями, которые могли принадлежать хищной птице или ящерице, а может, дракону — эта версия Кэроу нравилась больше всего.

Что касается головы: баранья голова была покрыта не шерстью, атакой же грубой коричневой шкурой, как и все тело. Глаза — от рептилии, вокруг плоского овечьего носа блестела чешуя, огромные рога свивались спиралями.

На цепочке болтался комплект ювелирных линз в темных оправах — единственное украшение, если не считать еще одной вещицы. Она не бросалась в глаза, потому что не блестела: старая грудная птичья кость, так называемая «счастливая косточка», которую он носил на шее. Кэроу не понимала, зачем она ему, знала только, что трогать эту вещицу строго-настрого запрещено, и оттого ей страстно хотелось до нее дотянуться. В детстве, сидя на коленях у Бримстоуна, она то и дело предпринимала попытки схватить кость, но Бримстоун всегда оказывался проворнее — Кэроу так и не удалось даже пальчиком достать до нее.

Повзрослев, она проявляла большую воспитанность, однако время от времени все еще ловила себя на желании потрогать вещицу. Впрочем, не сейчас. Напуганная неожиданным движением Бримстоуна, она почувствовала, как бунтарский дух покидает ее. Отступив на шаг, девушка робко спросила:

— Так что там за срочное поручение? Куда ехать?

Он бросил ей чемоданчик, набитый разноцветными купюрами, которые при ближайшем рассмотрении оказались евро. Множеством евро.

— В Париж, — буркнул Бримстоун. — Приятного путешествия!

Приятного?

«О да, — ворчала про себя Кэроу тем же вечером, волоча триста фунтов контрабандной слоновой кости вниз по ступеням парижского метро. — Приятно, ничего не скажешь».

Из лавки Бримстоуна Исса выпустила ее через ту же дверь, но очутилась она вовсе не в Праге, а в Париже.

Сколько раз ни проходила она через портал, нервная дрожь не становилась меньше. Дверь вела во множество городов, и Кэроу побывала во всех, иногда по поручению, иногда для удовольствия. Бримстоун отпускал ее рисовать в любую точку мира, если только там не шла война. Когда ей хотелось поесть манго, он открывал дверь в Индию с тем условием, что и ему достанется немного фруктов. Она ходила за покупками на восточные базары, а здесь, в Париже, на блошиных рынках искала мебель для своей квартиры.

Захлопнувшись, дверь уже не вела в лавку. Лавка существовала в другом месте — «кое-где», как думала о нем Кэроу, — и никакие чары не помогали проникнуть туда с этой стороны. Никто не мог силой вломиться в лавку. Пришедшему удавалось лишь войти в обыкновенную дверь, которая вела вовсе не туда, куда он надеялся попасть.

Даже Кэроу наверняка не знала, пожелает ли Бримстоун ее впустить. Порой, сколько бы она ни стучала в дверь, та никак не открывалась. Впрочем, пока он ни разу ее не бросил, и она надеялась, что так будет и в дальнейшем.

На этот раз ей предстояло участвовать в подпольном аукционе на окраине Парижа. Кэроу уже бывала на таких мероприятиях, и они всегда проходили одинаково. Толклись там сплошные отбросы общества: бывшие диктаторы и воры в законе с претензиями на интеллигентность. Оплата, естественно, только наличными. Предметы аукциона — винегрет из краденых музейных экспонатов: рисунок Шагала, высушенный нёбный язычок какого-то обезглавленного святого, комплект бивней взрослого африканского слона.

Вот-вот. Комплект бивней взрослого африканского слона.

Кэроу вздохнула. О цели поездки Бримстоун не упомянул, сказал только, что сама догадается. Так и случилось. Похоже, скандала в общественном транспорте не избежать.

В отличие от других участников аукциона, ее не ждал ни черный лимузин, ни пара здоровяков телохранителей, чтобы носить тяжелый груз. В ее распоряжении были лишь бусики из скаппи да природное обаяние — ни того, ни другого не хватало, чтобы убедить таксиста ехать с открытым багажником, из которого торчат семифутовые слоновьи бивни. Поэтому раздосадованная Кэроу тащила их шесть кварталов до ближайшей станции метро. Уличный музыкант опустил скрипку и, указав на завернутые в холстину и обмотанные скотчем бивни, осведомился:

— Эй, красотка, что там у тебя?

— Любопытные музыканты, — ответила она, не останавливаясь.

Порой дело оборачивалось куда хуже. Бримстоун отправлял ее за зубами в жуткие места. Однажды, получив огнестрельное ранение в Санкт-Петербурге, она спросила:

— Неужели моя жизнь так мало значит для тебя?

Не успел вопрос сорваться с языка, как она пожалела, что задала его. Пусть ее жизнь действительно ничего не стоила, она не хотела, чтобы Бримстоун признался в этом. Вместе с Иссой, Твигой и Ясри он заменил Кэроу семью. Если даже ее считали рабыней, которую не жалко потерять, знать об этом она не желала.

Его ответ не подтвердил, но и не опроверг ее страхи:

— Жизнь? Тело, ты имеешь в виду? Это всего лишь конверт, Кэроу. Твоя душа — другое дело, а ей, насколько мне известно, ничто не угрожает.

— Конверт?

Такая мысль удручала. Кто угодно мог разорвать конверт и вынуть содержимое.

— Мне казалось, ты тоже так считаешь, — продолжил Бримстоун. — Вон как пишешь по нему.

Непонятно, почему Бримстоун не одобрял ее татуировки, ведь первая — глаза на ладонях — была на его совести. По крайней мере, Кэроу так думала, хотя и сомневалась: отвечать на вопросы, даже самые простые, он не любил.

— Ладно, забудь, — ответила Кэроу со страдальческим вздохом. Именно со страдальческим: огнестрельная рана причиняла боль. Но пожаловаться, что Бримстоун столкнул ее лицом к лицу с опасностью неподготовленной, она не могла: восточным единоборствам ее обучали с детства. Сэнсэй объяснил с самого начала, что этим не хвастаются, и друзья были бы весьма удивлены, если бы узнали, что плавность ее движений и грациозная осанка — результат тренировки смертоносных навыков. Впрочем, против огнестрельного оружия карате бессильно — в этом она имела несчастье убедиться.

Вылечилась Кэроу быстро, с помощью жгучей мази и, как она подозревала, колдовства, однако то происшествие поколебало юношеское бесстрашие, и теперь она исполняла поручения с большей осторожностью.

Подошел поезд. Она втащила свою ношу в вагон, стараясь не думать о том, что завернуто в холст, и о жизни, оборвавшейся где-то в Африке. Хотя, возможно, произошло это давно. Кэроу знала: в нынешние времена благодаря браконьерам у слонов редко вырастают бивни такой величины. Убивая самых крупных самцов, они изменили их генофонд. А она была соучастницей кровавого промысла: везла в парижском метро контрабандный товар — части вымирающих животных.