Ангел положила начало байкам о Сашиной ориентации, о том, как Селивёрстова блуждает по кладбищам и мечтает о встрече с неуловимым маньяком. Самое страшное во всём этом то, что Саша действительно задумывалась об однополой любви и отношениях, навязанных рамками общества, но она об этом лишь размышляла. Ангелина же, подслушав монолог в туалете, вывернула её слова наизнанку. Про маньяка тоже была правда. Будущий детектив прочла уйму литературы о самых разных убийцах и лелеяла надежду стать тем самым следователем, что утрёт нос преступному гению.

Легендарному гению.

Одноклассница нагло врала, а Саша злорадно представляла, как бьёт ту по лицу, ломает нос.

Представляла, как заставляет глотать кровь вместе с собственной желчью.

Эти мысли успокаивали Селивёрстову.

И пугали.

А потом Ангел сказала сашиным родителям, будто та ведёт себя как ненормальная, и это отмечают даже учителя. Отец с матерью вместо того, чтобы выслушать версию Саши, пообещали сдать дочь в психушку. Тогда-то Селивёрстова и заглушила совесть в стакане с водкой, разрешив своему воображению рисовать какие угодно картины с участием Ангела. В тот день она первый и последний раз употребляла алкоголь. Ни запах, ни вкус спиртных напитков более не воспринимались организмом.

Нет. Ангелина была не просто одноклассницей. Она была тем человеком, кого в фантазиях избивала Александра.

Тем, кого всей душой ненавидела.

И теперь Васильева мертва.

Александра путалась в своих эмоциях: она не испытывала радости, злорадства, но и боли не чувствовала.

Не чувствовала она и особого сожаления.

Минуты текли. Марк не уходил, она не открывала. Вечер обнимал Питер, а Снежана мечтала оказаться в объятьях отца. Он был единственным мужчиной, никогда ей не лгавшим. Единственным, ни разу не причинившим боль.

Марк по-прежнему сидел в куртке. Он сходил в туалет, выбросил осколки в мусорное ведро, и верным псом вернулся к двери. Расположился в той же позе – по-турецки, лицом к перегородке, достал зажигалку и принялся то и дело нажимать на кнопку. Огонёк вспыхивал во мраке узкого коридора, исчезал, вспыхивал, исчезал, а Снежана, утирая слёзы, смотрела на мужской силуэт и пыталась понять, чего от неё хочет Марк, успевший за столь короткий промежуток времени стать чужим. Попыток поговорить он больше не предпринимал. Пару раз предложил ей сок, пустырник, подышать на балконе. И всё. Получив отказ, замолчал. Снежана первой решилась на диалог.

– Я… я так больше не могу. Я хочу, чтобы ты ушёл. Просто… уйди.

– Так просто? Ты готова расстаться из-за ошибочного убеждения? Снежан, я же сказал. Я не убивал Ангелину.

– Почему я должна тебе верить?

– Я не убийца, – тихо ответил Марк.

Губы Снежаны тронула горькая ухмылка.

– Но ты лжец. Это одно и тоже.

– Снова твоя философия… Снежан… Снежинка, мне нелегко беседовать таким образом. Перестань, пожалуйста. Не делай мне больно.

– Больно? Это я делаю больно?! Ты мне врал! Я тебя совсем не знаю! И кому здесь больно?

Он ударил по стеклу. Снежана вскрикнула. Закусив губу, бросила взгляд в окно. Третий этаж: выпрыгнуть? Она вряд ли разобьётся. Можно сначала сбросить матрас, приземлиться на него, вот только… У Снежаны хватало фобий, и одной из них была высота.

– Прости. Не хотел тебя напугать.

Она молчала.

– Нет смысла отпираться. Теперь ты и так всё узнаешь. Скоро нагрянет полиция. Наверняка, у них уже есть мои отпечатки, так что…

– Так это ты? – выдохнула Снежана.

– Нет. Я не убивал, но я там был.

Сердце сделало три неуверенных удара, смолкло и заколотило по стенкам рёбер.

– Го-во-ри…

Марк чиркнул зажигалкой, пустил дым, ушёл на кухню и, вернувшись с кружкой, пояснил:

– Вместо пепельницы.

Снежана не знала: то ли ей смеяться, то ли плакать. Кружку с жирафом в трениках и дурацким облачком «Будь смайл» подарила одна из капризных клиенток. Нелепая кружка, непрактичная: тяжёлая с неудобной ручкой в форме того же жирафа. Она пылилась на верхней полке рядом с неиспользуемой яйцерезкой и ржавой четырёхгранной тёркой. Но теперь, похоже, «чудовищу» нашлось применение.

– Я спал с Ангелиной.

Воздух, словно взорвался – дышать стало трудно. Снежана прижала пальцы к шее, с трудом сглотнула.

– Это было дважды. Она меня вынудила. Грозила рассказать тебе о моём прошлом.

– И что там… в этом… прошлом? – спросила Снежана, неуверенная в том, что хочет услышать ответ. Закрыла глаза.

Спустя мучительные три минуты, отсчитываемые настенными часами, Марк ответил:

– Много всего… Но я не такой, как твой муж. Поверь мне…

– А какой ты? – прозвучало грустно. Слёзы стояли в горле.

Первое время муж тоже объяснял, что погорячился. Правда, потом, признавался – это его способы обучения.

– Снежа, ты должна уяснить: есть вещи, которые можно делать, а есть те, которые нельзя. Заигрывать с левыми мужиками – нельзя. Ты слышишь? Что молчишь? Болит щека? Ну да, будет синяк – замажешь штукатуркой. Ты слушаешь меня? Слушаешь?

– Ты слушаешь, Снежинка? Слушаешь?

Она сжала виски, сильнее зажмурилась. Головная боль накатила высокой волной, поглотив остаток эмоций.

Марк вздохнул.

– Мы с женой развелись. С дочерью я могу видеться не чаще трёх раз в месяц. Так решила Рита. Идти в суд и разбираться я не хочу.

– О чём… О чём ты говоришь?

– Три года назад я совершил ошибку, за которую расплачиваюсь до сих пор. Я всё объясню, только впусти. Что мы, как дети?

Его усталый голос состраданием отзывался в сердце Снежаны. Всё-таки Марк значил больше, чем она сама предполагала. Взялась за ручку.

– Правильно. Я уверен, что мы побеседуем, и ты всё поймёшь, – вскочил на ноги, приготовился войти, но пальцы Снежаны замерли.

– Ну давай! Снежинка, открывай!

«Побеседуем», – всего одно слово, кипятком обжигающее душу. Если бы не оно… Пальцы соскользнули вниз.

– Снежан!

Она шагнула назад, вспоминая похожую сцену из жизни с НИМ.

Снег, усиленный ветром, мёл с неистовой силой, заставляя прохожих кутаться плотнее в одежды, поднимать воротники, «кланяться» стихии. Она только вернулась из магазина, стряхнула зимний «налёт» с капюшона, сняла сапоги и вошла в гостиную. Муж сидел на диване и смотрел фильм, обложившись чипсами. Снежана насчитала десять средних пакетов: разные вкусы, разные марки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Снежа, ты захватила шпроты?