избаловать. Была иногда чересчур требовательна, и папа, сглаживая углы, не раз вставал на мою защиту. Но если делал замечания, мне становилось стыдно.

Мои сыновья, обожая его, звали Павлушей. Собственно, так любовно папу называли все – друзья и родственники.

* * *

Он родился и вырос в Западной Украине, в селе, красиво раскинувшемся на холмах.

После свадьбы папа написал своим, что, возвратясь из немецкого плена, женился и что у него есть маленькая дочь.

Первый раз, когда мы поехали знакомиться с его многочисленной роднёй, мне не было и пяти лет.

Мама очень волновалась, не зная как нас там примут.

Но моя новая бабушка, Анна Максимовна, подошла к ней, обняла и сказала: «С приездом, доченька. Будь как дома. Мы вам очень рады». Она назвала меня Любицей, а за ней и вся деревня. Боже, как бы я хотела вернуться в те времена! Сколько доброты и такта было в этих людях!

Анна Максимовна была в молодости самой красивой девушкой в округе. Однажды она поделилась с братом Демьяном: «Какого гарного хлопца сегодня видела в церкви! Вот бы мне такого мужа». Вечером «гарный хлопец» пришёл свататься. Её суженый, Степан Баранюк, был из богатой семьи.

Бабушка, смеясь, рассказывала, что когда, по старинному обычаю, ходила по домам приглашать на свадьбу, приходилось каждый раз кланяться.

– Толстая коса так мне голову оттянула, что несколько дней не могла шею повернуть.

Родился сын Ванечка. Вскоре началась Первая мировая война.

Её мужа Степана и его семерых братьев забрали на фронт. Однажды, уйдя в разведку, он не вернулся. После его гибели бабушка получила пакет с похоронкой, там же лежали часы, его обручальное кольцо и неотправленное письмо.

– Не сошла с ума, потому что бежала ночью двадцать километров в другую деревню и всю дорогу кричала. В горячке пролежала больше месяца, – говорила она.

Мать Степана отказалась принять в дом невестку с ребёнком, и она вернулась к своим родителям. Пришлось тяжело работать, чтобы вырастить Ванечку.

Через много лет Анна Максимовна случайно узнала, что её бывшая свекровь ходит по деревням и побирается. Все её восемь сыновей погибли. Муж умер, революция смела хозяйство, и она пошла по дворам. Бабушка тут же отправилась на её поиски. Нашла, обогрела, приласкала. Перед смертью старушка плакала, просила у невестки прощения.

* * *

После гибели первого мужа Анны Максимовны прошло семь лет. Ванечке исполнилось девять, ему нужен был отец. Стали подыскивать ей жениха.

Нашли вдовца, Ивана Вычалковского, писаря из местного сельпо. Его первая жена умерла от туберкулёза, оставив четырехлетнего сына Фёдора.

Поженились, родили ещё четверых детей – двух мальчиков и двух девочек. Одним из сыновей был мой будущий отчим.

Дед, Иван Вычалковский, был верующим и затеял строить миром собор. Стоит он и сегодня на холме, прямо напротив родительской усадьбы.

Здесь крестили обоих моих сыновей.

После революции собор разграбили. Бабушка рассказывала, что когда приехавшие из Проскурова (ныне Хмельницкий) активисты жгли в церковном дворе иконы, дед сидел на крыльце и плакал.

* * *

Иван Вычалковский умер рано, оставив молодую вдову и шестерых детей. Когда начался процесс раскулачивания и пришли забирать зерно, старший сын Ваня встал перед амбаром с вилами и тихо сказал:

– Кто подойдёт, убью!

Активисты ушли, но бабушка, зная, что они вернутся, срочно отправила сына к родственникам в Одессу. Там он поступил в университет на математическое отделение.

Семья голодала. Анна Максимовна писала сыну, что иногда по три дня не было в доме ни крошки. Ваня бросил университет, пошёл учиться в артиллерийское училище и стал помогать семье. Сводный брат тоже уехал в город на заработки.

Перед отъездом Иван и Фёдор посадили на заднем дворе усадьбы два ясеня. Они до сих пор стоят на пригорке. Подростком я любила сидеть в их тени, любуясь собором. Где-то в ветвях жил удод. Когда он заводил свои нудные песни, скорее похожие на плач или стон, у меня сжималось сердце.

* * *

В центре села приехавшие когда-то из Польши евреи открыли лавочки, магазинчики и построили синагогу. С местными жителями жили мирно. Еврейские дети ходили в украинскую школу. Бабушка, смеясь, рассказывала, как старшие сыновья приводили на Пасху в дом еврейских друзей, и те с удовольствием принимали участие в православном торжестве.

Вскоре началась Вторая мировая война. Старшие, Иван и Фёдор, ушли на фронт.

В село вошли немцы. Местную молодёжь угоняли в Германию. Забрали моего будущего отчима, которому было восемнадцать лет, его старшую сестру Марию и младшего четырнадцатилетнего Петра.

Петру удалось с поезда бежать, и позже он попал в морской флот, в котором служил до конца войны. Сохранилась его фотография на военном крейсере с Героем Советского Союза военным лётчиком А. И. Покрышкиным. Дядя Петя очень гордился этой фотографией, а позже, когда узнал, что я с Покрышкиным знакома лично, долго меня о нём расспрашивал.

В Германии мой отчим попал на ферму под Фрайбургом. Выросший в деревне, к сельскому хозяйству он был совершенно равнодушен. Его отец, сам мало приспособленный к крестьянской жизни, часто повторял сыну: «Тебе, Павлуша, в город надо ехать учиться. Ты тут совсем не нужен».

Немецкий фермер приставил его ухаживать за лошадьми.

Вместе с ним работали югославы. С одним из них невестка хозяина закрутила роман. Узнав об этом, её муж офицер написал отцу с фронта письмо с просьбой всех работников изгнать со двора.

Папа рассказывал, как плакали привыкшие к нему хозяйка и маленькие дети.

Его отправили в Штутгарт добывать уголь. Белокурый, голубоглазый, стройный, он выглядел настоящим тевтонцем, и немцы его выделяли среди других заключённых и иногда подкармливали бутербродами и фруктами. Но от недоедания и тяжёлой работы в шахте он заболел фурункулезом. Вылечил его польский врач, работавший в санчасти.

Первые американские танки въехали в лагерь, когда немцы его уже покинули. Пленных поили ромом и кормили шоколадом, бисквитами и сосисками. Заключённым предложили поехать в Америку. Многие соглашались. Павел решил вернуться домой.

* * *

Американцы снабдили бывших узников всем необходимым: костюмом, рубашкой, галстуком, обувью, сухим пайком, бритвенным прибором и даже туалетной бумагой. Когда они прибыли на Родину, их встретил военный патруль. «Первое, что меня поразило, – рассказывал папа, – что ни один них не улыбнулся, никто не только не поздравил с возвращением, но даже не поздоровался. Вырвали из рук чемоданы, сорвали с нас пальто, галстуки и шляпы… Некоторые бежали обратно в вагоны и их расстреливали на месте. Даже если бы я знал, что меня здесь ждёт, я бы все равно вернулся к своим, не на чужбине же оставаться».

В