— К женщине, — что ж, по крайней мере честно. — Но я передумал. Ты права, курица. Давай подарим сказку Вовке.

— А финал у нее будет какой? — спрашиваю тихо, чтобы не слышал не в меру любопытный мальчишка, увлеченно роющийся в снегу. — Ты и сам не знаешь. Зимние сказки замораживающие и холодные. У них не бывает оттепелей. И льдинки в сердце, поверь, не самое страшное колдовство.

Глеб молча уходит в дом, на ходу стряхивая с пальто налипший снег. Я смотрю ему вслед и понимаю, что пришло время уходить. Только вот можно ли сбежать от себя? И от мальчишки, доверчиво прижимающегося к твоей ноге. И от его противного наглого отца, при мысли о котором все внутренности скручиваются узлом.

— Знаешь, надо немного передохнуть и согреться, — улыбаюсь, с трудом сдерживая рвущийся из горла крик. — Твой нос уже похож на нос оленя Рудольфа. Такой же красный, как лампочка на гирлянде.

— Ты ведь не исчезнешь, как снегурочка весной? — в голосе мальчика столько надежды на то, что я буду с ним рядом всегда. А я не могу ему ответить, потому что обещать несбыточное доверчивой душе просто подло.

— Знаешь, Вовка, даже если я растаю, я всегда буду рядом с тобой, а ты со мной. Вот тут, — прикладываю ладонь к груди, глядя в глазенки, похожие на две звездочки.

— Меня не устраивает это, — выдыхает он. — Второй раз нечестно.

Глеб ждет нас в холле. Толстый свитер и джинсы делают его очень домашним, уютным. Если бы не глаза, похожие на стальные лезвия. Сбежать от него станет наивысшим благом.

— Папа. Следи за ней. Мама собралась растаять, — морщит нос Вовочка. И так он сейчас похож на своего отца. Копия, сделанная на хорошем божественном 3Д принтере. — Глаз не своди, пока я переодеваюсь.

— Даже какао не отпустишь меня для тебя приготовить? — смеюсь, притворно нахмурив брови. — С зефирками.

— С зефирками? И взбитыми сливками? — заинтересованно спрашивает ребенок, и я вижу, что он просто до жути хочет вкусняшку.

— Никуда она не денется, Вовка, — улыбка на лице Глеба получается кривой и вымученной. Будто он устал донельзя. — Снежные бабы тают долго. Иди к Фире. Пусть она просушит твою одежду и тебя заодно.

— А меня как? Она же не станет меня подвешивать за уши прищепками? — задумчивый вопрос мальчишки восхитителен. И мне хочется прижать его к себе и ни за что не позволять никому его обидеть.

— Я вообще-то Снегурочка, — мой шепот провисает между нами рваным елочным дождем, когда ребенок исчезает на верхотуре витой лестницы. И я сама нахожу его губы. Не в силах противиться притяжению. Как спутник земли, не может оторваться от орбиты своего хозяина, я кручусь в орбите этого несносного магната, пахнущего мандаринами и огромными проблемами.

— Придется подождать Вовке какао, — хриплый шепот лишает сил, разбивает рассудительность в мелкое крошево. Затмение невероятной силы накрывает огненным пологом. Руки, губы, счастье, боль и понимание, что это все просто новогодний миг. Всего лишь короткий всплеск безумного, выстраданного счастья. Я не помню, как оказываюсь во владениях магната, простыни ранее ледяные, становятся раскаленными, заставляют таять воском. Я принадлежу сейчас не себе. Я все делаю не рпавильно. Но отчего же так хорошо?

— Ты просто безумие, — тихо шепчет Снежин, как раз в этот момент, когда мир вспыхивает непогрешимым безусловным восторгом, заставляя задыхаться криком. — Снежное безумие, Алиса Нежина.

— Мы совершаем страшную глупость. Но я прошу тебя, умоляю. Только не отпускай, не разжимай пальцев — стону я, боясь, что просто взлечу к звездам и не смогу найти пути назад.

— Ни за что, — тихо шепчет мое сумасшествие. — Больше никогда.

— Не обещай того, чего не сможешь выполнить, — хриплю, больше не боясь ничего в этом мире, кроме…

Глеб Снежин

— Спи, — тихо шепчу, рассматривая рассыпавшиеся по подушке белоснежные локоны. По моей подушке, которая не видела еще такого над собой надругательства. Эта спальня уже шесть лет жила жизнью девственницы, принявшей обет целомудрия. Чертова девка проникла в нее после того, как завладела ее хозяином. И мне сейчас так хорошо. Так просто стало, и легко. Я больше не чувствую себя тварью и убийцей, а просто хочу жить.

— Вовка ждет какао, — в голосе Лисы испуг, она тоже не понимает, что делать дальше. Зато я точно знаю, что не отпущу больше от себя ее. Никогда. — Глеб, что мы натворили?

— Стали счастливыми, может быть. — улыбаюсь я. — Это так закономерно, не считаешь? Подарок — который мы выстрадали, заслужили. Новый год — сказочное время. Мы получили очень редкий шанс, Алиса. Я скажу Вовке, что ты очень устала, стараясь не растаять.

— У меня это вышло фигово, — слабая улыбка озаряет ее лицо, и я боюсь, что если еще хоть немного задержусь рядом, то мой сын рискует остаться голодным, холодным и одиноким.

— Выражаешься ты не как леди, — бурчу под нос. Ее смех, бубенцовым звоном звучит в тишине подсвеченной свечами, пахнущими елкой и цитрусами и желанием и черте чем еще. — Но это страшно заводит. Отпусти меня, ненадолго, умоляю.

— Я не держу, — легкое движение белым острым плечом.

— Приворожила, держишь, не отпускаешь, — пятясь к двери, рычу я. — Лис, мне надо сделать пару звонков. И дать распоряжения на последующие семь дней. Я впервые за шесть лет хочу взять отпуск. Это ли не сумасшествие? А еще, я заказал Вовке подарок. Думаю, тебе тоже понравится. Представляешь, я наверное совсем рехнулся…

— Ты торопишь события, Глеб, — неуверенно шепчет снежная ведьма. — Завтра наш договор истекает. Я не уверена, что… Слушай, это просто иллюзия, мы сошли с ума.

— Потом поговорим, — не хочу больше слушать ее жалкий лепет, не желаю признавать ее правоту. Нет. Проще снова сбежать от истины и реальности. — Все обсудим, Аль. Не усложняй снова. Прости, Алис.

— Вот ты и ответил на все вопросы. Я не она и ею не стану никогда, — в голосе этой странной женщины боль. Глупая дура, я никогда в жизни не поставлю ее на один пьедестал с той, что меня предала и сделала рабом шестилетнего ада. Потому что мне нужна именно эта, лежащая в моей кровати идиотка — снежинка, чуть прикрытая сказочным снежным кружевом.

— Лис, не усложняй. Мне надо сделать несколько звонков, уложить Вовку, и немного поработать. Я вернусь и мы обсудим все твои страхи, — малодушно чмокаю ее в макушку и с трудом сдерживаю бегущие ноги. Да, я просто трушу. И мне стыдно перед женщиной за то, что я не могу просто ей сказать, что не отпущу ее, что она нужна мне больше жизни. Нам с Вовкой нужна. Что мы так ждали ее столько лет, что даже забыли о том, что мам не приносит дед мороз, а сбрасывает на головы кое-кто покруче.

Вовка, обряженный в пижаму, смотрит мультики и ест шоколад прямо из банки, смешно облизывая серебряную ложку. Наверное самую большую, которую только нашел на кухне.

— Вов, я кажется влюбился, — тихо говорю я, даже не сделав замечания по поводу нездоровой пищи, которой набивает себя мой сын.