4. Управление здравоохранения.

Врачи, притом лучшие в их городе, как подчеркивал Антоненко, вынесли свой вердикт о болезнях Виталика. Нужно обязательно проверить, был ли такой вердикт на самом деле, было ли обследование, или же медицинское заключение — липа.

5. Управление народного образования.

Ключевой и, пожалуй, единственной фигурой здесь был Антоненко. Он, несомненно, знал все и принимал в организации подобного рода усыновлений самое непосредственное участие. И так просто, с кондачка, он, безусловно, не расколется.

Но Николай надеялся на два фактора.

Во-первых, в интересах самого же Антоненко было бы изобразить самую искреннюю заинтересованность в объективном журналистском расследовании. Мол, если я чист — зачем мне что-либо скрывать от прессы? В этом случае Самойленко мог надеяться на доступ к той самой папке, о которой рассказывала Пелагея Брониславовна — с «делом»

Виталика Корабельникова.

Во-вторых, если правда, что документы на усыновление в обязательном порядке утверждаются в Киеве, в министерстве образования, то у Антоненко должны быть там крепкие связи. Не исключено, что центр, организующий преступные усыновления, находится именно там. А значит, на втором этапе расследования, когда реально запахнет жареным, Антоненко может запросто начать «сдавать» покровителей, надеясь что-либо на этом выиграть для себя.

Но даже в случае, так сказать, самом неблагоприятном, если начальник гороно будет стоять насмерть, скрывая любую информацию о Виталике, визит журналиста к нему должен будет его насторожить и напугать. В таком состоянии человек может совершить кучу просчетов, и тем самым раскрыть довольно многое. Проследив и проанализировав его возможные встречи и поездки после беседы, можно будет понять множество интересных вещей и уловить массу незаметных с первого взгляда взаимосвязей.

6. Министерство образования.

Рядом с этим пунктом Николай вывел огромный и жирный Вопросительный знак. Без признаний Антоненко соваться туда — бесполезно. Утвердили документы на усыновление? Ну и что? Это входит в круг их обязанностей. Почему не перепроверили как следует? А какие есть основания у министерства не доверять компетентным комиссиям с мест? Подчиненные в Одессе что-то там нахимичили? Разберемся, обязательно накажем всех виновных, будьте за это спокойны.

Да, «киевский след», если только он есть, для Николая, признаемся честно, вряд ли окажется по зубам…

Еще раз пробежав глазами список, Самойленко жирной линией подчеркнул третий пункт — «детский дом». Начинать, безусловно, следовало отсюда…

* * *

Директор пятого одесского детского дома Трофимчук Николаю Самойленко не понравился с первого взгляда. Наверное, это было предубеждение.

Наверное, в той схеме, которую он выстроил для себя, Геннадию Степановичу отводилась не самая лучшая роль. И это заставило Николая иронично скривить губы в ухмылке, когда директор детдома при его появлении гостеприимно встал навстречу, усадил его в кресло и заговорил невероятно любезным тоном — Пресса… — начал он задумчиво. — Я, знаете ли, в молодости тоже мечтал о карьере журналиста.

— Какая у журналиста карьера!

— Я имею в виду то, что мне очень нравилась эта профессия. Она казалась мне такой романтичной, такой нужной людям, всему нашему обществу…

— А мне, честно говоря, моя работа до сих пор кажется довольно нужной обществу, — холодно прервал его излияния Самойленко, с первой же минуты пытаясь держать Трофимчука на определенной дистанции.

— Да-да, я понимаю. Конечно… Так вот, — он вернулся к своей тираде, делая вид, что не заметил недоброжелательной реакции собеседника, — в армии меня выбрали на комсомольскую работу, я закончил окружную школу комсомольского актива, затем был принят в ряды Коммунистической партии… Да-да, сейчас стало немодным говорить об этом, но именно партия и комсомольская работа сделали меня человеком, тем, кто я есть сегодня.

— Ну-ну, — чуть слышно проворчал Николай, стараясь не заводиться раньше времени.

— После службы в рядах Советской армии я получил отличные рекомендации, и мне казалось, что я очень близок к осуществлению своей мечты. Я работал инструктором в горкоме комсомола, одновременно учился, закончил высшую партийную школу. И все время мечтал, что попаду когда-нибудь на работу в газету или на телевидение.

— Ну, после ВПШ вам светило никак не меньше, чем кресло главного редактора.

— Не знаю. Возможно. В то время я об этом как-то и не задумывался. Да и какая, собственно, разница, кем работать? Главное — где! Я хотел обязательно в газете — в живом, по-настоящему творческом коллективе, хотел заниматься интересным, нужным делом.

— Вы знаете, Геннадий Степанович, у нас долго, пока не выперли наконец на пенсию, работал такой, как вы, выпускник ВПШ заместителем главного редактора. Он в нашем деле знал только то, что Ленин организовал «Искру», а «Правда» — лучшая газета страны. Зато он долго и нудно мог распространяться про ответственность журналиста перед обществом и про высокую миссию нашей…

— Но в чем-то он был и прав, согласитесь! — перебил Николая директор, не сумев скрыть некоторое раздражение. — Ответственность у вас, журналистов, действительно огромная. Кто, как не вы, пресса, осветит перед обществом больные проблемы, поставит вопросы, которые требуют немедленного решения? Кто, как не вы, взбудоражит общественное мнение? Это ведь очень важная функция средств массовой информации в отличие от того повального очернительства, которым вы все сегодня так усиленно занимаетесь.

— В чем-то я с вами, может, и соглашусь, но в основном, не обессудьте, — никогда. Где вы увидели какое-то очернительство? В чем?

— А вы почитайте газеты! Впрочем, что это я? Вы же сами их и создаете… Не обижайтесь на меня, молодой человек…

— На обиженных воду возят.

— …но разве интересно мне, рядовому читателю, открывать каждый день газеты и видеть информацию только про то, что кто-то кого-то убил, а кто-то у кого-то что-то украл. А разве нет сегодня людей, которые честно трудятся на своих рабочих местах, создавая блага, пополняя бюджет страны в конце концов, или, вот как мы, например, воспитывают молодое поколение, чтобы как раз и было поменьше всяких ублюдков, бандитов?!

— Но разве люди не вправе знать, что творится каждый день и каждый миг вокруг них в их родном городе? И если информация действительно мрачная и безрадостная, это ни в коем случае не означает, что журналист придумал ее сам и занимается очернительством.

— Да-да, конечно, — вдруг согласился Трофимчук. — Но все же я очень рад, хотя мы с вами и расходимся слегка во мнениях о роли средств массовой информации в сегодняшнем мире… Все же я очень рад, что вы пришли к нам. Проблемам детей, проблемам детских домов, их бедственному, катастрофически нищенскому существованию сегодня пресса уделяет слишком мало внимания. И мне очень импонирует, что именно вы, такой известный в нашем городе журналист, решили поднять эту тему. Мне кажется, у вас это обязательно должно получиться.