– Это все наши? – кивнув на выпивающих на берегу, примиренно спросил Влад. Хорошо, что здесь кругом одни чехи, это успокаивает.

– Нет, – сказал Семен Быковский со знанием дела. – С турбазы. А вон те, у стойки, – «дикари», койки тут снимают у аборигенов.

– Ишь понаехали! – искренне огорчился Влад.

С дюжину «дикарей» толпились в очереди у никелированной стойки. Там были мужчины и женщины, стройные и обрюзгшие, красивые и отталкивающие, в возрасте от двадцати до семидесяти примерно лет. Все они желали поскорей, хотя время никак их не поджимало, получить свои чебуреки и бутылку; они держались тесно, переступали с ноги на ногу и нажимали на первых. Всякому человеку приятно сидеть на берегу кавказского ручья, с чебуреками и выпивкой, в сумерках. Над головой красивые колкие звезды, впереди курортная ночь, полная неожиданностей. И не хочется думать о возвращении в Орел, Соликамск или Магадан – столицу Колымского края. Сюда, на Кавказ, в этот отстойник житейских неприятностей и семейных забот, они приехали отдыхать на три свои отпускные недели с твердым намерением пожить по полной программе, на всю катушку. И на том готовы были стоять нерушимо.

– Сейчас мы их быстренько разгоним… – уверенно повторил Семен Быковский.

Они взбежали по ступенькам – Семен, Влад, рыжая Эмма, Валя Чижова и увязавшийся за ними разбитной паренек Миша Лобов из второго корпуса – и остановились на пороге. Те, у стойки, оборотились к ворвавшимся как по команде и глядели на них хмуро, с подозрением: на хулиганов не похожи, на налетчиков тоже вроде бы не тянут. Было, однако, ясно, что «дикари» свои позиции у стойки сдавать не собираются и за законное место в очереди – иначе говоря, за справедливость – способны и пасть порвать. А то, что справедливости вообще не существует в природе, им почему-то сейчас, в минуту напряженности, в голову не приходило.

Семен Быковский, рыжая Эмма и разбитной Лобов разом шагнули к стойке – к свободной, левой ее части, примыкавшей к окну. Очередь подобралась, как змея перед броском, а кудрявая буфетчица глядела на происходящее из-за кассового аппарата с большим безразличием: она-то знала, что сейчас случится.

Семен, Эмма и Лобов сунули руки в карманы, достали оттуда плёвки – темного стекла бутылочки с широким горлом и навинчивающимися крышками – и с маху шмякнули ими о никелированное покрытие стойки. Очередь отшатнулась назад, как будто услышала предупредительные выстрелы, за которыми следует стрельба на поражение. Валя Чижова потянула Влада за рукав от двери, чтобы не мешать ходу событий. «Дикари» отступали беспорядочно, они бормотали ругательства, отталкивали друг друга и застревали в узких дверях. Страшная перспектива заражения маячила и горела перед ними огненными буквами: в коричневых бутылочках жила сама смерть.

Да и те, что прохлаждались на берегу ручья, на природе, не остались случайными свидетелями происшедшего. Что-то там такое случилось, в помещении, раз люди побежали сломя голову неизвестно от чего и куда. Может, милицейская облава, может, просто поножовщина – кто знает… Несколько человек поднялись со своих мест и, допивая и дожевывая на ходу, побрели в темноту от греха подальше. Некоторые побрели, а кое-кто и остался, настороженно поглядывая из-за своих стаканов на светящуюся изнутри «стекляшку».

От очереди в «стекляшке» не осталось и следа. Буфетчица молча торчала за своим кассовым аппаратом.

– Нам, Верочка, как всегда, – обратился Семен к кудрявой буфетчице. – Стаканы прополощи получше на всякий случай. А то нам только гриппа не хватает.

– Черт вас не возьмет, – произнесла Верочка с большой убежденностью. – Всю торговлю мне своротили.

– Да они придут! – успокоил Семен Быковский. – Куда денутся?

– Сегодня уже не придут, – сказала буфетчица. – Боятся. Завтра только.

Горная темень куда гуще и краше темени степной или морской. В живом звездном свете очертания гор утрачивают перспективу, и человек оказывается в самом центре, в самой сердцевине дружелюбной горной бездны; рваные края скал величаво вздымаются, ты кажешься не крупней песчинки рядом с ними, но и они лишь горстка щебня по сравнению со сквозным бездонным небом над ними. А если обмылок луны заскользит в облачной легкой пене, горы становятся похожи на театральные декорации, вырезанные из черной фотобумаги.

В ночном лесу путника пугают лешие, кикиморы и шишиги, не говоря уже о бедовых людях с ножиком за голенищем сапога. В море врожденные опасения перед пучиной под ногами и неприятные примеры из истории мореплавания преследуют путешественника, особенно по ночам; вино притупляет тревогу – впрочем, и в лесной чащобе тоже. А в горном мире, в замшевой песне ночи, человек к месту, как буква в строке.

Ручей в своей ложбинке не был различим в темноте, сколько Влад Гордин ни вглядывался. Шум от бега близкой воды достигал площадки на берегу, жидко подсвеченной из «стекляшки» и заставленной столами и скамейками. Семен, Влад и Миша Лобов с бутылками и стаканами в руках расселись вокруг столика, а рыжая Эмма с Валей ждали у кухни, когда поспеют чебуреки в стреляющем раскаленным маслом казане.

История с плёвками вышибла Влада из запекшейся было колеи, сощелкнула с рукава милой надежды. А ведь все как устраивалось, как распрямлялось на глазах: морга нет никакого, под замком никого не держат, поселили в женский корпус, и Семен этот вполне нормальный человек, и у Вали ладошки кукольные, игрушечные… И вдруг – камнем с горы на голову: люди бегут от него, от Влада Гордина, как от чумы. Это ведь хуже не придумаешь, это – все, кранты. Бегут, как от какого-то бешеного убийцы!

Подошла Эмма, неся на вытянутых руках тарелку с чебуреками, а Валя осталась ждать вторую часть заказа, она, поднявшись на носки, махала рукой от кухни – иду, уже иду! Семен и Миша Лобов потянули носом: вкусно пахло. Миша потянулся к бутылке, ему надоела вся эта подготовка, он хотел пить и есть.

«Пить, есть… – глядя мимо стола, в сторону, горевал Влад Гордин. Уже и Валя обозначилась в сумрачном коридоре его зрения, она получила свою тарелку и теперь радостно, чуть не вприпрыжку ее несла. – А что еще? Болеть, умирать. Вот и вся жизнь, к чертовой матери. И у этих, которые разбежались, то же самое. Они приперлись сюда, в шалман, не на звезды глазеть от ручья, а пить и есть».

– Давайте выпьем, ребята! – услышал он голос Миши Лобова. – Нашего полку прибыло, и это хорошо.

За знакомство! – И потянулся к Владу чокаться.

«Они не должны были бежать! – продолжал горевать Влад. – Мы что, страшней их? Они такие же тупые дураки, как и мы, такие же мерзавцы…» Но он знал остро, что – не такие.

Он почувствовал на своем плече игрушечную Валину ладошку.

– Это за вас пьют, – сказала Валя.

– И едят? – спросил Влад.

– Ну да, – немного удивилась вопросу Валя. – Тут чебуреки самые вкусные в Роще, сами увидите.

«Лучше неприятности с фаршированной рыбой, чем неприятности без фаршированной рыбы», – вспомнил Влад Гордин старинную семейную поговорку и протянул руку за едой.