Если бы Вера Варварина имела возможность поступать согласно собственному желанию, то оставила бы свой кабинет, с его треснувшей штукатуркой[8]и разложенными в беспорядке бумагами, и прошла бы по просторным барочным залам Зимнего дворца, по старинным коридорам, мимо зеркал в золоченых оправах и резных хрустальных канделябров, свободная, как дитя, попавшее в пряничный дворец. Пересекла бы огромную Дворцовую площадь, прошла под арками южного фасада и вступила в музей, где предъявление пропуска откроет ей каждую дверь. Среди огромных картин, гобеленов, фарфоровых ваз и изваяний – всей красоты, собранной Романовыми за годы их трехсотлетнего правления в России, – она будет чувствовать себя принцессой.

Вместо этого женщина собрала в шиньон свои длинные светлые волосы, подошла к окну и толкнула створку. Внизу маячили ангелы; она ощущала их присутствие, которое, подобно тонкому и высокому писку, раздражало ее уши. Не обращая на них внимания, Варварина впустила в комнату холодный ночной воздух. Жизнь, проведенная в сыром климате Санкт-Петербурга, наделила ее крепким сложением. Вера была способна противостоять любой хвори и без особых неудобств переживала суровые зимы. Она не была высокой или маленькой, худой или толстой, красавицей или простушкой. Женщина считала свою внешность самой обычной, и знание это давало ей силы вести жизнь исключительно умственную, посвященную интеллектуальному развитию. В ней не было места тому легкомыслию, какое позволяли себе многие из знакомых ей женщин, ведших жизни, наполненные покупками, мужьями и детьми. Это также позволяло добиваться великолепных успехов в работе. Но возникали трудности, когда приходилось нисходить к уровню простых людей. Она не хотела даже слышать об их повседневных успехах и неудачах. Старый и близкий друг однажды пожаловался, что внутренний мир ее напоминает железную мышеловку: открытая дверца приглашает войти, но затем прихлопывает всякого, кто рискнет сделать это. Даме никогда не случалось поддерживать связь с мужчиной дольше одного-двух месяцев, и даже это время подчас казалось досадливо скучным.

Наклонившись вперед, Вера высунулась наружу и окинула взглядом окаменевший зелено-белый мрамор Зимнего дворца. Поодаль поднимался луковичный купол собора. По Неве неслись вертевшиеся и нырявшие льдины. Все, что казалось уродливым в Санкт-Петербурге – многоквартирные дома коммунистической поры, пышные дворцы нуворишей рядом с вопиющей бедностью, отсутствие политических свобод при правлении правительства Путина, – все становилось несущественным, если смотреть из того укромного уголка Зимнего дворца, где она сейчас находилась. В качестве младшего научного сотрудника Вера занималась исследованиями российских нефилимов. Изучала их проникновение в царствующий дом и аристократию, артефакты, генеалогии и судьбы во время революции 1917 года. Она выросла в постсоветском Петербурге, в окружении роскошных, построенных в итальянском стиле дворцов Романовых, и сей факт – вкупе с обучением тонкостям ангелологии – оказал большое воздействие на ее вкусы. Женщина вовсе не стремилась, подобно многим молодым россиянам, ощутить великолепие прошлого, насладиться роскошью предыдущей эры. Но, в отличие от коммунистов, не воспринимала царский быт как признак упадка. История для нее была подобна тектоническим пластам: влияние нефилимов на землю обнаруживалось под общественными, экономическими и политическими структурами, ежедневно возводящимися человечеством. Она понимала, что эти создания некогда заразили саму сущность ее страны. А теперь, с ростом ангельского населения, стали еще более опасны.

Проработав всего два года после окончания университета, Вера занимала самый нижний пост на служебной лестнице, ей была доверена разборка и классификация артефактов. В постоянной экспозиции находилась лишь малая доля собрания Эрмитажа. Остальные три миллиона сокровищ были скрыты от праздного любопытства в прочных кладовых. Среди них находились неисчислимые остатки драгоценных коллекций Романовых: разорванные старинные книги; картины Рембрандта с нарисованными на холсте красными инвентарными номерами советских времен; мебель, погубленная водой и огнем. Многие из предметов входили в состав личной коллекции Екатерины Великой, значительно расширенной царицей Александрой Федоровной до ее низложения в 1917 году. Вере нравилось разыскивать обломки, разбросанные историей, и соединять воедино. Заново переплетать книги, подбирать друг к другу куски разбитых эмалей, смывать красные номера. Подобные возможности вообще представлялись редко, a получать доступ к таким уникальным собраниям не удавалось почти никому. Прежние хранители попросту заперли непонятные сокровища под замок, не понимая, что с ними делать. Входя в хранилище, женщина всякий раз ощущала, что входит во временну́ю капсулу, столь же волшебную, как какая-нибудь древнеегипетская гробница, полную тайн настолько невероятных, что делиться ими с миром лучше не стоит. Некоторые разделы собрания, пожалуй, нервировали, если не пугали, своей непонятностью. Например, одно из хранилищ наполняли холсты, на которых были изображены ангелы, лебеди и юные женщины, предположительно девственницы. Ее интересовала причина, побудившая коллекционировать подобные предметы. Романовы осознанно заказывали такие картины или же стали их обладателями случайно? По какой-то причине вкус собирателя был для нее важен.

Не так давно, в том же самом году, разбирая это причудливое собрание лебедей и дев, Вера наткнулась на пачку гравюр. Ей приходилось держать в руках много странных предметов, однако сокровища русских царей обладали магнетическим притяжением, потому что не имели никаких аналогов. На каждой из гравюр был изображен ангел, не похожий ни на что прежде виденное. Небесные создания казались совершенно особыми; мелкие подробности позволяли установить различие между ними, но в целом их отличала удивительная чистота… Пожалуй это были архангелы. Проверив подписи, она поняла, что гравюры создал Альбрехт Дюрер, живший в XV веке художник, математик и ангелолог, которым Вера безгранично восхищалась. Его картины из серии «Апокалипсис» служили на ангелологических курсах иллюстрацией того, что могло бы случиться в том случае, если б Хранители каким-то образом освободились из подземной тюрьмы.

Однако эти гравюры были одновременно и похожи и непохожи на работы Дюрера. Они странным образом напоминали фотографии, сделанные Серафиной Валко в 1943 году, во время второй ангелологической экспедиции. Знаменитая доктор Валко вместе со своими сотрудниками обнаружила тело мертвого ангела, обмерила его, сфотографировала и установила принадлежность к иерархии Хранителей, изгнанных с неба за любовь к земным женщинам.

Вера видела оригиналы этих снимков в прошлом году на конференции в Париже. Несмотря на то что они были черно-белыми, снятыми далеко не в идеальных условиях, тело мертвого было видно во всех подробностях. Длинные конечности, безволосая грудь, ниспадающие на плечи локоны, полные губы – создание казалось живым и здоровым, как если бы только на мгновение закрыло глаза. Лишь торчавшее в сторону надломленное крыло и перья, сложенные под неестественным углом, говорили: ангел мертв уже не одну тысячу лет. Создание принадлежало к мужскому полу и было наделено всеми подобающими человеку органами, что с великой точностью демонстрировали снимки. Фотографии Серафины Валко доказывали, что Хранители имели человеческую природу и в большей степени напоминали людей, чем считалось прежде. Ангелы не являлись бесполыми, их физический облик скорее соответствовал наделенному большим совершенством человеческому телу. Но главное, фотографии доказывали, что ангелы способны порождать детей. Все представления Веры о Хранителях, вся работа, проделанная ею ради подтверждения собственных теорий, зависела от этого вывода.