с фразами, девочка.

— Это угроза?

— Предупреждение. За подобные выходки будет следовать наказание.

— Ты не имеешь права меня запугивать. Равно как и трогать. И твои прихвостни тоже, так им и передай.

— Да что ты говоришь? — привычная ехидная усмешка вернулась, исказив красивые черты лица. — Так в этом уверена? В наше время деньги решают всё. И, заплатив кое-каким людям, ни один суд не примет твой иск, даже если я сделаю то, что мне заблагорассудится, прямо у них на глазах. — подмигнул.

Я резко опустила ладони на стол, стукнув по нему. Прерывая речь Покорителя. И тем самым выдавая свои настоящие эмоции.

Пора заканчивать этот цирк.

— Говори уже, что тебе нужно? — сжала руки в кулаки.

Аппетит пропал окончательно. Желудок скрутил болезненный спазм.

Он прав, я беспомощна. И бедна по сравнению с ним, как церковная мышь. И если он действительно захочет стереть меня в порошок, то сотрёт. Поэтому нужно хотя бы попытаться с ним договориться. Попробовать достучаться до адекватности Грозовского.

Если такая вообще имеется в его базовой комплектации.

Услышав мои слова, Роман улыбнулся, как сытый кот, который успел не только поесть, но ещё и бонусом стащить кусочек колбасы у невнимательной хозяйки.

— Давай так… — нахмурился, что-то вспоминая, а потом просто махнул рукой. — Давай так, принцесса.

Это он что, моё имя вспоминал?

— Юлия Снежина. — жестко перебила его.

— Хорошо, Снежинка. — я чуть не закипела от прямого игнорирования моего имени. Хотелось треснуть парня чем-то тяжёлым, лишь бы только стереть эту раздражающую ухмылку! — Условие такое: ты сама приползаешь ко мне сегодня вечером и умоляешь переспать с тобой. И если ты будешь достаточно убедительной, то…

Дослушивать я не стала. Схватив первое, что попалось под руку, опрокинула это прямиком на голову Грозовскому, чем и остановила поток отвратительных слов.

«Вот и пришли к компромиссу…» — пронеслось у меня в голове, в то время как каждый сантиметр моего тела покрывался холодным потом.

Малиновый джем, который я взяла к творогу, уныло стекал вниз по волосам мажористого засранца. Крупные капли липкой жижи, словно в замедленной съёмке, падали на его брендовые джинсы, по пути успевая заляпать и белоснежную футболку не менее известной марки.

Сердце громыхало в груди. Ладони вспотели, став влажными. Я только сейчас осознала, что натворила. И, судя по лицу Грозовского, перешла черту, после которой пути назад нет. В его позе и взгляде, направленном на меня, застыло дикое желание убийства.

Вскочив из-за стола, я схватила свой поднос и унеслась в сторону раздачи, чуть ли не бросая его в пункт приёма грязной посуды. Краем глаз заметила, как встрепенулись остальные Покорители, сидящие неподалёку, и повскакивали со своих мест. Наверняка, чтобы не дать мне сбежать.

По сути, бежать было бессмысленно, Грозовский найдет меня где угодно, если захочет, но побег дарил ложное чувство, что я смогу. Смогу сбежать далеко-далеко и больше никогда не видеть этого засранца. Не видеть его прихвостней, которые изо дня в день следили за мной, и жить себе спокойной, тихой жизнью, которой я жила до этого.

Почти переходя на бег, я вылетела из столовой. Не оглядываясь, преодолела расстояние в несколько этажей альма-матер. Но, вопреки опасениям, никто не побежал за мной в коридор. Никого не было на лестницах. И меня никто не караулил у входа в аудиторию, где должна была пройти лекция.

Неужели… Грозовский позволил мне сбежать?

***

Роман Грозовский

Прежде чем парни преградили Юле дорогу, вскинул руку, измазанную в джеме, и отрицательно покачал головой. Остановил. И расхохотался на всю столовую. От души. А внутри стало так легко-легко.

И было плевать, что на меня смотрят, как на ненормального. Я всегда таким был.

И останусь.

А девчонка пусть бежит. Дам ей ложную надежду на спасение, а сам подстерегу после пар. Добычу приятнее ловить самому, а потом наслаждаться триумфом. Как и растерянностью в купе с беспомощностью жертвы.

Феликс, не сдерживая смеха, припал на стул рядом со мной, хватаясь на живот.

— Во даёт!

— Не то слово. — оскалился, пробуя джем с указательного пальца.

Малиновый. Интересно, почему не персиковый? Она же вся пропитана этим запахом от пяток до макушки.

Стас, раздраженно взъерошив рыжие кудри, смотрел вслед улепетывающей девушке. А потом перевёл на меня неодобрительный взгляд и покачал головой.

— Зря ты её балуешь, Ромыч. Нужно сразу проучить. Пожалеешь.

— Я сам решу, что зря, а что нет! — рыкнул в ответ, посмотрев на Стаса исподлобья.

Настроение испортилось.

Почему-то меня дико разозлили не только слова друга, но и взгляды, направленные в сторону Снежинки. И если бы на его месте был кто-то другой, уже бы давно вылетел из столовки. При благополучном раскладе.

А при плохом…

Мы бы встретились с ним где-нибудь на ринге подпольных боёв. И спрашивать его никто бы не стал, хочет он биться или нет. За шкирку приволок бы. Тамошние зрители жаждут зрелищ и крови. И там можно дать себе волю. Не сдерживаться. Выплеснуть пар.

Еще и бабла срубить приличного.

Стас знал, что означает мой взгляд, поэтому быстро отвёл глаза. Но играющие желваки говорили о том, что он взбешён до ручки тем, что я вновь напоминаю о своём превосходстве. Не только по статусу, но и по силе.

Однажды он уже стоял со мной на ринге. А потом неделю лежал в больничной палате.

— Успокойся, Дракон. — хлопнул меня по плечу Феликс. — Аж огнём пышешь весь. Лис просто дал тебе дружеский совет.

— Пусть в жопу его себе засунет. Давно стал его адвокатом? — задал риторический вопрос и дёрнул щекой от раздражения, которое накатывало волнами. Поднялся из-за стола. — Я в душ. На пару не ждите. С Тамарой Васильевной сам потом разберусь.

Сунув руки в карманы, выходил из столовой, чувствуя на себя горящие взгляды всех, кто сидел в столовой. Весь, мать его, заляпанный малиновым джемом. Малиновым, сука! Противным и липким.

И как я вообще позволил ей провернуть с собой такое? Сначала пострадала моя малышка, Астарта, а теперь и я сам. Она не просто трогала то, что принадлежит мне. Она намеренно вредила. А я только и делаю, что пялюсь на её милое даже в гневе личико и на слегка подрагивающие пухлые губки, мечтая зажать где-нибудь в темном уголке универа и сбить всю спесь.

Внутри, вопреки логике, растекалось чувство удовлетворения от того, что малявка сопротивляется и проделывает те вещи, о которых никто другой бы не осмелился даже просто подумать.

Похоже, я чёртов мазохист…

Тишина и покой, стоявшие в мужской душевой — то, что доктор прописал,