Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Резко выдохнул сквозь стиснутые зубы.
Чёрт, да меня колбасит от одной только мысли, что скоро её непокорный взгляд превратится в затуманенный страстью, когда она окажется подо мной. А она окажется! И будет стонать, умоляя «ещё» и «ещё». Я теперь костьми лягу, но затащу эту строптивую и дерзкую фурию в свою постель.
Она станет моей, хочет того или нет. Сама нарвалась, разбудив внутреннего зверя, который заснул очень давно.
Холодные струи, льющиеся сверху, не помогали. Кожа горела, а в паху противно ныло, требуя разрядки.
Естественно, я не монах, и пытался снять напряжение с другими, но безуспешно. Я не находил в них былой разрядки. Меня раздражало в них всё: начиная от разукрашенного фэйса и заканчивая раздвинутыми ногами.
И в особенности этот осточертевший взгляд «на всё готова ради твоих денег»…
Снежинка стала для меня наваждением, от которого я не мог избавиться. И я на все сто был уверен, что дело в её строптивости. Стоит только нагнуть девчонку, и интерес пропадёт. Как и к остальным. Но сначала нужно попробовать, какова она на вкус. Вдруг ей повезёт и она задержится в моей постели немного дольше.
Так что это — нечто сродни охоте.
До неё никто и никогда мне не отказывал, в основном девушки сами вешались на шею. Раньше это внимание льстило, а сейчас стало порядком раздражать и надоедать: одинаковые стоны, взгляды, слова, прикосновения. И потихоньку запал поутих. А после перепихон так вообще перестал вызывать какие-либо эмоции. Только снять напряжение. Лишь разнообразие в постели с раскрепощенными красотками находило отклик, но и это быстро забывалось и приедалось.
Пустота — вот что лидировало внутри меня. И с самого подросткового возраста я искал, чем её заполнить.
Отдушиной стал адреналин — гонки, уличные драки, переросшие в подпольные бои, секс. Много секса. А временами и боль: татуировки, пирсинг, тоннели. Только так я чувствовал себя хоть немного, но живым. Пусть на краткие минуты или же часы, но всё же…
Всё надоело. Приелось. Я перепробовал всё, что мог в этой жизни. Единственное, что по прежнему захватывало дух — скорость. Поэтому свой мотоцикл я любил, как детище. Которым он, по сути, и являлся, потому что я собрал его, можно сказать с нуля. Так родилась Астарта.
И Снежинка, эта маленькая бестия, такая же, — как глоток свежего воздуха. С ней я вновь чувствую себя живым. Чувствую, как что-то давит в груди, от чего дышать становится тяжелее. А в штанах — теснее.
Первое, что я почувствовал при встрече с ней — злость. Поначалу не понял, что происходит. А потом как понял! И меня как проняло! Это чувство… Будто сердце тарахтит о грудную клетку, как двигатель Астарты, после того, как повернули ключ зажигания.
И я подсел на эти эмоции, появляющиеся только рядом с ней, как на долбанный наркотик. Сам перестал замечать, что ищу её глазами в толпе. Ищу встречи с ней.
В общем, штырило меня не по-детски.
Ох, как же порой хотелось заткнуть ей рот поцелуем, чтобы прервать поток бесполезной и злой иронии. Почувствовать, что станет со мной, если я не просто прикоснусь к ней, как недавно в столовке, когда меня прошибло всего, и я едва сдержался, чтобы не распластать девчонку прямо там, на столе. На глазах у всех.
И, черт его дери, как же ломало от соблазна. Но я держался. До сегодняшнего дня.
Она была так близко. Очень близко. Если бы не куча глаз, следящих за каждым нашим движением. За каждым словом, я бы…
Рука сама собой потянулась снять напряжение.
Упёршись свободной рукой в стенку, представлял её. Представлял то, что хотел с ней сделать. Понимая, что если в скором времени не уложу девчонку в свою постель, то чокнусь.
Глава 5
Юлия Снежина
Время окончания последней пары я ждала, словно судного дня, пребывая в холодном поту. Даже вернулась дурацкая привычка грызть ногти от волнения. Сердце неистово стучало, как сумасшедшее, а внутри всё трусливо сжималось.
— Снежина, ты что, домой не торопишься, что ли? — поправил очки Павел Сергеевич, заметив, что я осталась одна в аудитории. — Если нет, то может, поможешь мне разобрать ваши модульные работы?
Я даже выдохнула от облегчения, усердно закивав, и резвой козочкой спустилась вниз к кафедре, от чего заработала удивленный взгляд серых глаз преподавателя.
Я помогу ему, а он мне. Отлично!
Работая в кабинете профессора по мировой истории, я даже не заметила, как наступил вечер, а альма-матер опустела. Не зря говорят, что если нужно отвлечься от навязчивых мыслей, нужно занять себя работой. Помогло.
Вот только стоило мне выйти из, кажущегося безопасным, кабинета Павла Сергеевича, как паника вновь подступила ближе. К самому горлу. До тошноты.
«Господи, только бы он уехал домой», — думала я, с опаской выглядывая из пустого холла университета. Но на парковке было пусто, как и напротив фасада здания. И я, облегченно выдохнув и воровато оглядевшись ещё раз, вышла на улицу.
— Меня ищешь? — раздался позади хриплый шепот на ухо.
Я подпрыгнула на месте, вскрикнув. Волоски на затылке встали дыбом не только от страха, но и от его горячего дыхания. Внутренности прилипли к позвоночнику. И я поняла, что вот он — мой конец. И зовут его «Роман Грозовский».
— Ты больной? А вдруг у меня сердце от страха остановилось бы?! — рявкнула я, резко оборачиваясь.
Но этой наглой морде, похоже, было всё равно на мою сердечную деятельность, поэтому он только расплылся в самодовольной ухмылке. В порыве обиды, замахнулась, и стукнула кулаками по груди парня, вымещая негативные эмоции, которые накопились за день.
— Болван! Идиот! Да что с тобой не так?! — сокрушалась я, продолжая лупасить эту скалу, чувствуя подступающие к глазам слезы и ком в горле.
— Ну, вот таким вот придурком уродился, ничего не поделаешь. — перехватывая мои руки, Грозовский рванул меня на себя, заключая в объятия. Я ошарашено вытаращилась на него от неожиданности. Даже слёзы в уголках глаз подсохли. — Плакать собралась что ли? — нахмурился мерзавец, будто бы знал, что такое сочувствие и пределы дозволенного. — Это ты завязывай. Мне больше нравится, когда ты бесишься. Выглядишь до жути сексуально.
Его ладонь легла на мою щеку. И хотя взгляд казался холодным, было в нём что-то, заставившее мои внутренности сжаться
