но мое молодое тело издало лишь жадный рык, руки уже сами рвали жирного каплуна на части, а зубы вгрызались в сочное мясо.

Сожрав, по-другому и не скажешь, примерно две трети от принесенного, я сыто рыгнул и кивнул Перпонше на остатки трапезы. Интересно, откуда у меня эти дворянские замашки? Передались вместе с воспоминаниями де Браса? Я ведь и не подумал предложить слуге разделить со мной завтрак, а он, разумеется, и не ждал этого. Но вот доесть за господином было для него подобающим вариантом. Перпонше не заставил себя просить дважды, и с не меньшей жадностью, чем я несколько минут назад, схватил остатки каплуна в одну руку и кружку с вином в другую.

Интересно, где он раздобыл деньги на еду? Я ничего ему не давал, те гроши, что остались у де Браса стоило поберечь. Неужели хозяин двора открыл мне кредитную линию или это моя утренняя гостья позаботилась о моем желудке? Если так, то надо будет ее хорошенько отблагодарить этим же вечером…

Но тут я вспомнил о кошельке погибшего от моей руки юноши, который ушлый Перпонше вытащил из вещей покойника, и все стало на свои места.

О чем я думаю? О жратве, выпивке, да бабах? Лучше бы соображал, как вернуться обратно, в свое время. Пусть я не помню, кем я был, но год-то, в котором жил, должен помнить? Должен. Но не помню.

Первая половина двадцать первого века — вот такой диапазон. Крупный город. Огни городских автострад. Красивые женщины. Рестораны. Громадная тачка. Пистолет!

Хм, пистолет… точно, у меня было оружие. Что это значит? Я или бандит, или мент? Пока остановимся на этом, а то голова опять разболелась от попыток вспомнить себя. Первым делом надо приспособиться к местным реалиям, обеспечить себе тут постоянную крышу над головой, да кусок хлеба, а воспоминания вернутся. Кажется, я всегда был реалистом, и ставил перед собой конкретные цели. Как случилось, так случилось, поздно пить боржоми. Метаться душевными терзаниями я точно не собирался.

В дверь требовательно застучали.

Перпонше с сожалением отложил обгрызенное крылышко, вытер рот рукавом и пошел открывать.

На пороге стояли четверо гвардейцев в красных плащах с белыми крестами. Возглавлял их лейтенант.

— Шевалье де Брас? — Лейтенант шагнул в комнату. Я мрачно кивнул. Дурные предчувствия охватили меня. — Вы арестованы за убийство Жозефа Мари Габриэля де Латра, мушкетера его величества. Прошу отдать вашу шпагу!

Глава 5

Наваррец

Свою рапиру я отдал одному из гвардейцев без единого слова. Сопротивляться и не собирался, все же юношу я заколол, признаю. Хотя, насколько я понимаю, все происходило в рамках честной дуэли, и он имел ровно такие же шансы убить меня. Просто я оказался чуть опытнее или же просто удачливее.

Другой вопрос, запрещены ли нынче дуэли? Кажется, все же запрещены, или, как минимум, не одобрялись на самом высоком уровне. Для начала я еще должен доказать, что дуэль проходила по всем правилам, свидетелей-то не имелось, даже Перпонше явился уже после того, как все закончилось.

Интересно, почему за мной явились гвардейцы, которых я легко опознал по плащам, а не судейские или жандармы? Дело в моем дворянском статусе? Скорее всего. Впрочем, окончательное выяснение этого вопроса я оставил до лучших времен. Сейчас же я вручил рапиру лейтенанту, попросил разрешения одеться и быстро привел себя в порядок.

Никаких знакомств в Париже у меня не имелось, сообщить о моем аресте никому не требовалось, поэтому я просто велел Перпонше оставаться на хозяйстве вплоть до дальнейших указаний и проследовал за лейтенантом, остальные гвардейцы шли позади.

Мэтр Крюшо, хозяин постоялого двора, проводил нас задумчивым взглядом не предвещавшим ничего хорошего. Как бы во время моего отсутствия он не выкинул мои немногочисленные пожитки, да не сдал комнату кому-то еще. Надеюсь, Перпонше сумеет отстоять имущество своего господина, если, конечно, сам не сделает ноги, что, признаю, было бы весьма разумным с его стороны.

Внизу нас ожидала зарешеченная карета с плотными шторками.

— Прошу! — Лейтенант любезно распахнул передо мной дверцу. Я столько же любезно поклонился и залез внутрь.

В карете было тесно, тем более, когда следом залез лейтенант и один из гвардейцев. Остальные конвоировали карету верхом на лошадях.

— Куда именно мы направляемся? — поинтересовался я, когда карета тронулась с места.

— Попрошу не задавать никаких вопросов, господин шевалье. Вы все узнаете на месте.

Голос лейтенанта был непреклонен и суров, усы его грозно топорщились, и я посчитал правильным не приставать к нему с дальнейшими расспросами. А больше заняться в дороге был решительно нечем. Сквозь плотные шторки едва-едва проникало достаточно света, чтобы видеть своих соседей, но вот разглядеть что-либо снаружи совершенно не представлялось возможным.

Лейтенант не обращал на меня особого внимания. К счастью, ему быстро стало скучно, и он, наконец, приоткрыл край шторки достаточно широко, чтобы я мог удовлетворить свое любопытство.

Мы ехали вдоль кривых домов, поставленных совершенно наперекосяк, частично каменных, иногда деревянных, в несколько этажей, увенчанных уродливыми каминными трубами. Улицы были чудовищно плохо выровнены, и дорога шла то вверх, то вниз. Вдобавок карета постоянно петляла, пытаясь продвинуться по этим кособоким и узким улицам, самая широкая из которых не превышала, на мой взгляд, восьми метров, а большая же часть улиц просто не давала возможности разъехаться двум телегам или экипажам одновременно.

Не город, а жуткий и мрачный лабиринт с множеством ответвлений, где лишь избранным, живущим на самых верхних этажах, удавалось видеть краешек неба. При этом карете постоянно приходилось лавировать, избегая столкновения с телегами, скотом, который гнали на многочисленные рынки, объезжать прочие преграды, коих было немыслимое количество: начиная от повсеместных строек, кончая уличными торговцами, раскладывавших свои товары прямо перед лавками на столах вдоль дорог.

Сопровождающий гвардеец давно уже дремал, как любой солдат, использующий для сна каждую возможность. В вероятность моего побега никто не верил.

Вокруг невероятно воняло. С непривычки я старался дышать реже, но это мало помогало.

Чтобы отвлечься, я принялся разглядывать подвешенные к кованым конструкциям гигантские вывески лавок, торговых домов, кабаков, притонов, постоялых дворов и прочих заведений. Вывески не отличались большим разнообразием, изображая либо многочисленные лики святых, либо же представляли собой простые картинки, типа красной розы, королевских лилий или золотого льва, олицетворявшие названия заведений.

Вокруг стоял непрекращающийся гул тысяч голосов. Казалось, весь город ругается между собой, осыпая друг друга проклятьями на десятках диалектов, отстаивая право первоочередного прохода, дабы доставить на рынки