Лена молчала, так как не знала, что сказать. А Валерий Иванович и не ждал от нее никаких слов.

– У вас нет чувства вины, что не смогли помочь ей?

– Чем я мог? Ее взяли на месте преступления, моя задача была не расследовать, как это случилось, а просто изобразить следственные действия. Естественно, что я искал смягчающие обстоятельства, что было не так уж и просто, ведь ее жизни ничего не угрожало… Я потом уж подходил к назначенному судье и просил оправдать девочку – судья написал на меня докладную…

– А с ее мамой что было?

– Мама умерла в реанимации, не приходя в сознание, – перелом основания черепа. Но судья даже это не принял во внимание. Свидетели показали, что женщина была пьяна, сама упала в подсобке, ударилась головой и так далее. А я ничем не мог помочь.

– И все-таки чувство вины присутствует?..

Валерий Иванович покачал головой:

– Чувство вины может возникнуть лишь за проступок, оставшийся без наказания, за обман, за собственную несправедливость, за бессилие, может быть, но не в этом случае. Поверьте, я знаю, о чем говорю… В этом случае – точно нет.

– Значит, я ошиблась. Но сейчас чего вы боитесь – вам же известно? Мне кажется, что ваша подруга любит вас, потому что вы единственный, кто связывает ее с жизнью. Она и молчит лишь оттого, чтобы не выдать голосом своего отношения к вам…

Валерий Иванович посмотрел на часы и поднялся. Все это он сделал так же внезапно, как и в первую их встречу. Но теперь, когда они подошли к двери, он сказал:

– Я сам найду выход. А что касается моей подруги, то вы заблуждаетесь. Она не любит меня… Она хочет… Как бы так сказать, чтобы вы не испугались. Она хочет меня убить…

Дверь за Валерием Ивановичем закрылась, и только теперь Лена подумала: «О каком выходе он только что сказал?» Она выскочила из кабинета и побежала вслед за пациентом.

Он обернулся и, дождавшись, когда Лена подошла, спросил:

– Вы хотите, чтобы мы с моей подругой пришли в следующий раз вместе?

Лена кивнула:

– Мне кажется, это необходимо вам обоим.

– Не придем. Во-первых, она не станет с вами разговаривать, а во-вторых, я этого не хочу. И к тому же мне нравится общаться с вами один на один.

И опять она не поняла, что он имел в виду, не произнес ли Валерий Иванович обычную фразу, лишенную всякого подтекста и скрытого смысла…

Лена вернулась в свой кабинет, опустилась перед компьютером и решила продолжить работу над книгой, которую ее просил написать Кадилов. Но мысли путались, и она набрала первое, что пришло в голову.

Трудно сказать, чего боится человек до своего рождения и что может страшить его – не знающего света. Но самый первый страх, который приходит к нему, едва ребенок начинает дышать, – страх открыть глаза в темноте, страх проснуться и не увидеть ничего, кроме беспросветного мрака, когда в целом мире ничего, что могло бы успокоить: ни нежного и спокойного голоса матери, ни поглаживания знакомой руки, ни пения птиц, ни мурлыканья кошки, разговаривающей с ребенком на понятном обоим языке, ни запаха цветов, ни любви. Потом начинают приходить новые страхи, но все они связаны со страхом нарушения гармонии мира: крики, звуки раздраженного голоса, стуки сердец испуганных людей, находящихся рядом… И первое желание человека – не желание утолить голод, а желание сохранения гармонии, спокойствия и доброты всего, что окружает пришедшего в этот мир. Страхи и желания идут потом рядом, их становится больше, они накапливаются и формируют характер. И все равно главным страхом остается страх темноты, а главным желанием – желание изменить мир, сделать его понятным и безопасным.

Страх темноты с постижением мира трансформируется во многие другие: страх потерять родителей, страх смерти, страх быть униженным и страх одиночества. Все действия человека направлены теперь на то, чтобы избавиться от того, что пугает. А как сделать это, вряд ли кому-то известно. Иногда некоторые начинают считать, будто избавиться от собственных фобий можно лишь одним способом – самому стать страхом. Стать страхом темноты или страхом смерти…

Открылась дверь кабинета, и молча вошел Кадилов, он приблизился, мягко ступая, осторожно заглянул в монитор и спросил:

– Не пробовали еще начать книгу?

– Вчера до двух ночи сидела и сейчас вот пытаюсь записать то, что приходит в голову.

– Замечательно, – почему-то шепотом произнес Максим Максимович.

Он уставился в монитор, с минуту читал, потом направился к двери, но, взявшись за ручку, остановился:

– Зайдите в бухгалтерию, получите зарплату. А потом ко мне в кабинет – я выплачу вам небольшой аванс.

Домой Лена возвращалась на такси: ехать в метро она не рискнула, потому что в ее сумочке лежали пятьдесят тысяч рублей и пачка стодолларовых купюр, запечатанных крест-накрест банковской лентой. Таких денег сумочка еще не видела. Да и Лена тоже.

Весь вечер она работала над книгой Кадилова, работала, не отрываясь, продолжала работать, когда сын и муж уже легли спать. А когда посмотрела на часы, удивилась – был пятый час утра.

– На чем мы остановились в прошлый раз? – поинтересовался Валерий Иванович, после того как устроился в кресле.

– Вы сказали, что ваша подруга собирается вас убить.

– Я не сказал, что она собирается. Я сказал «хочет». А это, согласитесь, разные понятия. Хотеть – это предполагать, а собираться – уже подготовка преступления.

– Какой смысл ей вас убивать? – спросила Лена.

– А что делать, если в жизни нет никакого смысла, а я – единственный, кто связывает ее с той историей? Она убьет меня, когда поймет, что пора это сделать. И мы с ней со всем нашим общим прошлым уйдем отсюда, где нас не должно быть…

– Это вы так думаете или она?

– Это я думаю, что она так думает.

Валерий Иванович усмехнулся:

– Поверьте мне, Елена Александровна, я насмотрелся за свою практику на всяких людей и научился понимать их мысли. Не стану утверждать, что умею читать их внутреннюю речь и дословно пересказывать, о чем они думают и мечтают, но понимать общее направление мыслей в моих силах.

– Мне бы так уметь…

– Упаси вас Бог от подобного дара! Зачем лишний раз убеждаться в несовершенстве мира?.. Хотя мир здесь вроде ни при чем. Но многие уважаемые люди предстанут перед вами ничтожными и грязными в своих желаниях и страхах. А другие – обиженные, как кажется окружающим, природой – окажутся добропорядочными и честными. Предположим, у вас есть подруга, у которой не складывается личная жизнь, несмотря на все ее ухищрения, на беспорядочные связи, на неумеренное потребление спиртного… А если покопаться в ее мыслях и отношении к людям, то выяснится, что добрее ее, отзывчивее и чище нет никого среди ваших знакомых. Что же касается желания моей знакомой меня убить…