Открылась в дверь, и в проеме появилась голова профессора Кадилова.

– Вы не будете возражать, – обратился он к Валерию Ивановичу, – если я какое-то время поприсутствую?

– Мне все равно, – ответил Валерий Иванович, – я не хозяин кабинета.

Максим Максимович подошел к окну, половину которого закрывал ствол старого тополя, и опустился на стул, делая вид, что его больше интересует происходящее во дворе, а не в кабинете.

– Когда вы в последний раз видели свою подругу? – спросила Лена.

– Расстались сегодня утром, – ответил Валерий Иванович, – я накануне предупредил ее, что у меня встреча, и она постаралась уйти пораньше. Я проснулся рано, лежал и слушал, как она принимает душ, представлял, как она это делает, смотрит ли на себя в зеркало, а если смотрит, что думает о себе… Потом слушал, как гудит фен…

– То есть она следит за своей внешностью?

– Разумеется.

– А вам не кажется, что молодая женщина, которую волнует, как она выглядит, не может думать о том, как она покончит с собой, а перед этим убьет другого человека – близкого по воспоминаниям и, уж простите меня, по постели?

Валерий Иванович напрягся и медленно повернул голову:

– Моя подруга не сумасшедшая, я уже говорил. Не стану уверять вас в том, что она предсказуема, но ведь она женщина. Хотя именно вчера прислала эсэмэску, а когда делала это прежде, я даже не помню. Может быть, она впервые за долгое время сама назначила встречу.

– И что же она написала?

– Просто «Надо увидеться».

– Что-то было особенное в ее поведении во время этой встречи?

Валерий Иванович задумался, пожал плечами:

– Все то же самое, что обычно.

– Может, она была более темпераментной, более страстной или нежной?..

– Все как обычно… Пожалуй, только когда ушла в ванную, включила душ, судя по звукам, долго в него не заходила.

– Может, она вышла туда поплакать? Не хотела, чтобы вы видели ее слезы или даже знали о том, что она на них способна.

– Нет, – покачал головой Валерий Иванович, – только не это.

– Вы ее боитесь?

– Нет, я просто жду.

Вечером Лена сидела перед компьютером, работая над книгой. Потом в квартире и за окном все стихло. Но отсутствие звуков еще не говорило об отсутствии времени, подталкивающего стрелки настенных часов: у времени своя жизнь, не похожая на жизнь пространства, в котором ничего не происходит. Лена выглянула во двор, но ничего не увидела – только молчащий черный провал. В тишине и мраке таилось что-то ужасное – незримое и неизбежное, окружающее ее постоянно, но ощутимое лишь во мраке: может, именно там, где невозможно ничего разглядеть, притаилось время, но не время вообще, а лишь отпущенное ей неизвестной силой, которая управляет всем, что происходит с Леной – с ее жизнью и ее поступками.

Она включила электрический чайник, чтобы в затаившемся мире появился хоть какой-то звук, и стала читать уже написанное.

…Как самому стать страхом? Для многих это основной вопрос бытия, встающий сразу после того, как маленький человек начинает понимать, насколько опасен мир, его окружающий. Он ищет ответа на него, изучая тех, кто рядом, изучая в первую очередь, чтобы понять, чего боятся они, и очень скоро понимает, что дети боятся взрослых, а взрослые боятся силы и власти, подавляющей всех. И потому самое сильное желание ребенка – стать взрослым, но не таким, как родители или другие люди, встречающиеся ему, а стать тем, кто будет сильнее и страшнее, а что для этого сделать, ребенок пока не знает; но теперь вся его деятельность направляется на то, чтобы понять, как стать страхом. Желание властвовать скоро сделается главным желанием его жизни. И если в семье присутствуют какие-то неурядицы, ненормальные отношения между родителями – отношения, не похожие на те, которые установились в семьях других детей, то желание стать страхом делается едва переносимым и скрываемым. Все силы ребенка и все его способности, все качества, даже самые светлые, служат теперь удовлетворению этой страсти…

Представьте маленького мальчика, болезненного, забитого и тихого, мечтающего стать художником, сочиняющего стихи и пишущего пьесы. Он любит историю и литературу, прилежен и очень боится отца. Отец его – незаконнорожденный крестьянин, ставший государственным служащим, у отца уже третий брак, но теперь он женат на своей родной племяннице, и ему ничего не надо от жены и детей, кроме повиновения, которого он добивается всеми способами. Отцу плевать на способности сына. А тот мечтает о справедливости, хотя бы по отношению к себе самому. У гроба родителя тихий мальчик рыдает, но не от счастья освобождения от тирании и не от неутешного горя потери отца, а от того только, что понимает, что смерть – это неизбежность, которая караулит всех, и даже его самого. Но все это – абстракция, конкретен только он сам, со своими мыслями, страданиями, своей болью и своими страхами. Может быть, тогда он понимает, что единственная возможность стать бессмертным – это стать Богом, но это невозможно; но стать наместником, стать воплощением Бога – вполне реальная задача. Для начала надо стать тем, кем был отец для семьи… А потом уж стать отцом нации. В восемнадцать молодой человек теряет мать и отказывается от пенсии в пользу младшей сестры, рассчитывая зарабатывать на жизнь рисованием и написанием книг… Кто мог тогда представить его будущее – будущее человека, понимающего, что его самого могло не быть, потому что он рожден в едва ли возможном браке, он – дитя инцеста, и даже фамилия его ничего не означает: фамилия Гитлер – результат описки священника…

Кто такой Валерий Иванович? Когда они увиделись впервые, он сказал ей, что не будет рассказывать о своем детстве, о детских страхах и комплексах, потому что не помнит их. Это была первая ложь: страхи детства остаются в памяти на всю жизнь. Он говорил, что умеет читать мысли… Нет, он говорил, что способен угадывать направление мыслей. Хотя это почти то же самое. Он разбирается в психологии – как бывший следователь изучал специальную литературу. А почему он вообще пошел в правоохранительные органы – не для того ли, чтобы никого не бояться, зная, что на его стороне закон? Или оттого, что возможность манипулировать своими и чужими страхами – одна из возможностей стать выше остальных, доказать себе, что он никого и ничего не боится? Сейчас он уверяет, будто его подруга собирается его убить. Но это наверняка самообман: Валерию Ивановичу хочется так думать, представлять это, верить, что он играет со смертью, рискует, это придает остроту их отношениям. Но та девушка – и в самом деле убийца. Или это тоже ложь? Вполне вероятно, что правда, тогда он специально устроил для себя эту игру, в которой ему ровным счетом ничего не угрожает. Однако он решил посещать психотерапевта, объяснив, что просто нуждается в общении. Но общаться можно с кем угодно: с соседом по лестничной площадке, с бывшими сослуживцами, можно посетить бар, выпить кружку-другую пива и побеседовать с сидящим напротив таким же одиноким человеком. Хотя бар отпадает: Валерию Ивановичу требуется постоянный и долгосрочный собеседник. Если он ищет общения, значит, ему надо снять с души груз, что-то его гложет – какой-то грех за душой. Почему он расстался с женой? Что мешает его общению с дочерью, которую он наверняка любит? Должен любить, по крайней мере. Что он делает в этот самый момент: спит ли спокойно или мается бессонницей, так же выглядывая в темное окно? Или он не дома, а там, во мраке?