Соколов прошел в дальний угол казармы и под взглядом улыбающегося Бабенко осторожно извлек из-за пазухи цветочный горшок. Логунову и Омаеву показалось, что в их темном закутке взошло яркое весеннее солнце. Так полыхнули красками красные цветы. А Коля Бочкин, стоявший возле стола, медленно опустился на табурет с открытым ртом. Алексей поставил цветок на стол, и танкисты почти минуту в полном молчании благоговейно смотрели на подарок.

— Разве такие бывают? — тихо произнес Николай. — Я даже трогать их боюсь. Спасибо, товарищ младший лейтенант, Семен Михайлович… вы…

— Коля, время идет! — улыбнулся Соколов и постучал пальцем по стеклу наручных часов. — Ты сейчас берешь цветок и дуешь в медсанбат к Лизе. Мы подъедем через тридцать минут. Ты быстро выбегаешь и — в машину. Понял? И ни секунды задержки!

— Да, — Бочкин вскочил, как будто опомнился.

Он стал озираться по сторонам. Но так ничего и не придумав, взял осторожно двумя руками горшок с цветком и пошел к выходу, расстегивая на ходу куртку. Танкисты с улыбкой проводили взглядами своего заряжающего. Соколов покачал головой и хмуро велел всем готовиться к выходу. Времени на сборы уже не оставалось.

А Коля Бочкин, озираясь по сторонам, спешил к медсанбату. Он очень не хотел встретить кого-то из офицеров, кто бы мог его остановить и строго спросить за внешний вид, за цветок за пазухой и вообще за его хождение по улицам села в районе штаба полка.

До места ему удалось добраться без приключений. И даже Борис Моисеевич, увидевший молодого танкиста, да еще с цветочным горшком в руках, только махнул рукой, мол, пусть идет. Коля быстро сбросил куртку, накинул на плечи поданный ему медсестрой белый халат и поспешил к палате, где лежала Лиза. Цветок он нес на вытянутых руках, как величайшую ценность.

— Ты? — удивилась девушка. — Тебя не было весь день, я уже решила, что…

Николай видел в глазах Лизы плохо скрываемую радость. А может быть, ему хотелось ее видеть. Он не дослушал, что хотела сказать девушка, поставил на тумбочку в изголовье свой подарок и опустился на табурет.

— Лиза, — заговорил Николай, то стискивая от волнения руки, то разжимая их. — Я хочу чтобы ты знала. Нет, я хочу, чтобы ты была уверена, что я вернусь, обязательно вернусь. С победой. Мы обязательно победим, мы выгоним врага с нашей земли, и война кончится. И тогда я вернусь. Ты будешь петь в большом красивом зале и увидишь меня, я войду тихо и сяду. На самом первом ряду сяду, чтобы слушать твой голос и видеть тебя. Ты только жди. Ладно?

Последние слова он произнес уже гораздо тише и почти просящим тоном. И тут же сердце Бочкина сжалось. Он увидел в глазах Лизы слезы. Она смотрела то на красивый цветок, который он принес, то на него самого.

— Ты уходишь? — прошептала девушка.

— Война, — коротко ответил он.

— Когда ты вернешься, Коля?

— Не знаю. — Бочкин обреченно покачал головой, только теперь осознав, что они могут больше никогда не увидеться. Никогда!

— Меня через неделю выпишут, и я уеду в Куйбышев. Туда переводят учебные классы нашей консерватории. — Девушка кусала губы, чтобы снова не расплакаться. Потом она, сидя на кровати с забинтованной ногой, дотянулась до Николая и взяла пальчиками его руку.

— Я тебе оставлю мой адрес, хочешь? Мой ленинградский адрес. Ты напиши мне, письмо мне перешлют в Куйбышев. И я буду знать, что ты живой. Я буду писать тебе на фронт письма. У тебя ведь нет девушки, которая писала бы тебе?..

— Есть, — с улыбкой ответил Бочкин и, увидев испуг в глазах Лизы, поспешно добавил: — Раньше не было, а теперь есть. Это ты! Я буду ждать твои письма. И тебе писать буду.

Лиза встала с кровати, оперлась на руку поспешно вскочившего на ноги Бочкина, а потом обхватила его за шею своими тонкими руками, прижалась к его щеке мокрой щекой и прошептала:

— Я буду твоей девушкой, ты только не оставляй меня, пиши мне в ответ. С фронта…

Соколов отдал приказать заводить. Бабенко привычным движением включил «массу», в несколько нажатий на кнопку поднял давление до отметки «50», завыл стартер, и двигатель танка утробно заворчал.

Бочкин обещал ждать их возле медсанбата. Хотя, если он засиделся у Лизы, мог и потерять счет времени. Алексей прижал к горлу ларингофоны.

— Омаев, приготовься. Сейчас подъедем, тебе придется сбегать, поторопить Николая.

— Есть, командир, — отозвался голос радиста-пулеметчика. — Если что, я его волоком притащу.

В танке хохотнули, это сразу отразилось в наушниках шлемофона. Настроение у экипажа хорошее. Это здорово. Приятно, когда с таким настроением идешь в бой. Не то, чтобы счастье, но единый порыв, люди готовы идти с тобой и делать общее воинское дело.

Лязгая гусеницами, «семерка» прошла по улице, свернула направо к медсанбату. Сбор механизированной группы был назначен к 17 часам в старой дубовой роще за деревней. Где-то недалеко слышны были еще звуки моторов. Подразделения подтягивались к месту формирования походной колонны.

Впереди показалось кирпичное здание начальной школы, в котором располагался медсанбат.

— Семен Михайлович, — сказал в ТПУ Соколов и усмехнулся тому, что сам стал привыкать обращаться к своему экипажу не по званиям и фамилиям, как это положено по уставу, а просто по именам. — К медсанбату не подъезжайте. Остановитесь справа у домов. Руслан, готов?

— Так точно, — раздался бодрый голос Омаева.

Радист отключил кабель от своего шлемофона и выбрался в башню танка. Соколов подвинулся в люке, выпуская парня наружу.

— По сторонам внимательно, не нарвись на начальство, — инструктировал Алексей подчиненного. — Забегаешь, и сразу спрашивай, где Бочкин и в какой палате лежит певица Лиза с ранением ноги. И за руку его, Руслан, за шиворот тащи сюда. Пусть в темпе прощаются. У нас нет времени совсем.

— Есть за шиворот, — улыбнулся Омаев и ловко выпрыгнул из люка на броню.

Соколов с одобрением смотрел, как молодой чеченец, внимательно поглядывая по сторонам, идет вдоль деревьев. Вот он свернул к забору крайних домов. Остановился у перекрестка, а потом рысью побежал к кирпичному зданию.

Ну, теперь порядок, подумал младший лейтенант. Он спустился в люк и попросил Бабенко на всякий случай придумать причину, по которой они могли бы остановиться здесь.

Прошло четыре минуты, а Омаева и Бочкина не было. Алексей хмуро посмотрел на часы, снова выбрался в башню и уселся в люке. Логунов сидел возле своей пушки и нервно барабанил пальцами. Если что-то случится, то виноватым он посчитает себя. Все же он — командир этого экипажа во взводе, с него и спрос. А он еще сам взводного уговорил отпустить Кольку на свидание.

А Омаев просто не сразу нашел Бочкина. Он забежал в здание, спросил про танкиста, которому разрешили навестить Лизу. Дежурная сестра указала на лестницу второго этажа, но встретившийся Борис Моисеевич удивленно покачал головой.