состояние чувств, Магеллан взмахнул подзорной трубой, словно прощаясь со злополучным островом, но не удержал ее и выронил за борт, уго-див прямо по носу проплывавшей мимо акуле.

Однако, допустив столь пессимистические высказывания, великий мореплаватель попросту сел в лужу, ибо снующие по берегу и неистово размахивающие руками голые существа, коих он принял за обезьян, на самом деле являлись местными туземцами — пусть не очень развиты-ми, но вполне человекообразными. У них даже не было хвостов.

Они высыпали из своих убогих хижин к океану, чтобы поприветствовать эскадру Его Вели-чества испанского короля. Но Магеллан, чрезвычайно удрученный потерей любимой подзорной трубы, и слушать не хотел о том, чтобы причалить к берегу; а осунувшийся за время плавания кок, который заикнулся было о пополнении запасов бананов на камбузе, был щедро награжден им пинками и затрещинами.

Кстати, ученые до сих пор все еще спорят о подлинном названии острова. Есть мнения, что остров на самом деле должен называться Кака-Кока, а вовсе не Кака-Кука. Сторонники этой ги-потезы особенно упирают на то, что известный мореплаватель Джеймс Кук жил спустя целых два столетия после Магеллана, а, значит, они не были знакомы друг с другом, и последний ни-как не мог назвать остров в честь еще ненародившегося Кука.

Эту версию косвенно подтверждают путанные записки личного слуги Магеллана, в которых утверждается, что после памятного избиения кока, расчувствовавшийся Магеллан, якобы, здо-рово набрался на камбузе, после чего отправился к себе в каюту и, поставив на карте в нужном месте обозначение вышеупомянутого острова, приписал сверху: «о. Кака-Кока». Потом он по-просил слугу доставить ему в номер бутыль с ромом и корзину с закуской, после чего уже не просыхал до самого утра.

Противники такого наименования и, соответственно, сторонники Кука, в ответ на это заяв-ляют, что, во-первых, при решении столь важной научной проблемы нельзя полагаться на за-писки какого-то полуграмотного юнги, который к тому же и сам, по слухам, был не дурак вы-пить; а, во-вторых, на подлинной карте Магеллана так много клякс, в том числе и на месте пре-словутого острова, что с полной уверенностью можно разобрать только часть полного назва-ния, а именно слово «Кака».

Поклонники Кука особенно упирают на то, что коков в истории было немало, а Кук, как из-вестно, один. Спрашивается, кто более достоин быть увековеченным? Конечно, иные зажрав-шиеся гурманы, способные с завязанными глазами отличить гавайских креветок от гонконгских устриц, пожалуй, предпочли бы абстрактного кока вполне конкретному Куку. Но, слава Богу, на этом свете гурманы пока еще в численном меньшинстве, и потому остров по сей день носит вполне приемлемое наименование — Кака-Кука.

В этой связи интересно отметить, что никого никогда не волновало коренное название ост-рова. А звучит оно в переводе с туземного примерно как «Бабатумба». К сожалению, это коло-ритное название прижилось пока только среди самих аборигенов.

Глава 2. Предание племени Айа-Гайа

Остров Кака-Кука мирно покачивался на волнах Тихого океана. В джунглях царила ночь. В черном небе дремали звезды.

Бануне, дочери вождя племени островитян, не спалось. Легкий ветерок ласково раскачивал гамак из веток, в котором покоилось ее гибкое тело; но ни колеблющееся ложе, ни стрекота-ние цикад, ни шуршание змей — не могли убаюкать девушку.

На черном небосклоне ослепительно сияла Луна, и Бануне вдруг вспомнилось древнее предсказание, что много веков передавалось из уст в уста среди ее сородичей.

И гласило оно, что настанет час, когда брюхатая Луна посмотрит с небес на Землю жутким взглядом, и приснится тогда самой красивой девушке из племени Айа-Гайа ЧЕЛОВЕК С ОБОЖ-ЖЕННЫМ ЛИЦОМ. И будет он в полосатой шкуре и с надетой на голову черной пирогой. И спу-стится тогда чужеземец на священную землю Бабатумбы и станет он знамением несчастий и лишений для племени Айа-Гайа.

А что там будет конкретно — в предании тактично умалчивалось: не хотели, видно, гуманные предки запугивать своих потомков до смерти. Но и без того уже лет триста туземцы тряслись в ожидании прихода страшного человека с Луны. И так велик был их страх, что как-то при одном шамане повадились они убивать всех своих мало-мальски смазливых девушек; но, перебив по-ловину, одумались (больно детишки стали получаться страшненькие) и на том смирились, зажа-рив самого шамана на жертвенном вертеле, чтобы не советовал впредь, что взбредет в голову.

Бануна смотрела на Луну с боязливым предчувствием чего-то нехорошего. Что-то должно было случиться. И именно в эту ночь. У Луны было очень большое брюхо, самое большое, ка-кое только может быть. Более крутое брюхо Бануна видела разве что у Сварливой Нгугены, ко-гда та собиралась принести сразу шестерых детенышей.

И девушка вдруг подумала, что в этом лунном брюхе вполне мог бы сейчас разместиться за-гадочный человек с обожженным лицом.

Луна светила так ярко, что у дочери вождя начали слезиться глаза. Бануна смежила веки, по-том открыла вновь — и в ужасе затрепетала.

За эти мимолетные мгновения с обликом Луны произошла удивительная перемена. Казалось, она вдруг стала насквозь прозрачной, и в ней, свернувшись клубком, затаился плод какого-то странного существа.

Призрачный младенец медленно вращался во внутренностях Луны, как в материнском чреве. Но вот он обратил к Земле свое лицо.

Это было ОБОЖЖЕННОЕ ЛИЦО С КРЮЧКОВАТЫМ НОСОМ!

Страх сковал мышцы Бануны. Она не могла заставить себя ни закричать, ни шевельнуться. Мелкая дрожь ее тела передалась гамаку, и он стал раскачиваться под ней, грозя скинуть де-вушку на холодный песок, кишащий ядовитыми насекомыми.

Бануна лежала, вжавшись в прутья своего ложа, вцепившись скрюченными пальцами в его шершавые борта и не могла отвести глаз от страшного лица, взирающего на нее с небес. Это лицо было вдоль и поперек испещрено глубокими рубцами и отливало восковой бледностью незахороненного трупа.

Бануна заметила, как на этом лице вдруг четко обозначилась кривая, безобразная улыбка, и ей показалось, что она слышит таинственный шепот, называющий ее имя.

Внезапно голова наверху стала стремительно увеличиваться, вырастая за пределы Луны, за-полняя собой все большее пространство неба, заслоняя звезды.

И девушка из племени Айа-Гайа вдруг поняла своим крошечным мозгом, что страшный чело-век приближается и совсем скоро окажется подле нее (а может быть, и на ней).

Но как бы то ни было она ничего не могла с собой поделать и продолжала все также без-молвно раскачиваться в своем гамаке, ожидая неминуемой смерти.

И вот на голове призрака уже стала различима черная пирога, и постепенно вырисовыва-лась туловище, укутанное в красно-зеленое одеяние.

На его лицо легла зловещая полосатая тень. Это была рука с огромными когтями! Человек