– Нестрашно, – ответил отец, наклоняясь, чтобы собрать их.

Я быстро схватил его чашку, сделал два больших глотка и быстро поставил её назад, пока он не выпрямился.

Чай вспыхнул у меня во рту.

Не в прямом смысле, конечно. Но такого чая я ещё никогда не пробовал. Он был острым и кислым, почти противным и от него во рту всё онемело. Я уже пожалел, что тайком выпил его, но было поздно.

– Мне пора, – сказал я, стараясь совладать с онемевшим, неуклюжим языком. – Пойду собираться в школу.

Отец улыбнулся и кивнул. Если бы я знал, что вижу его улыбающимся практически в последний раз, то улыбнулся бы в ответ. Я бы остановился и постарался запомнить его улыбку, а не шмыгнул бы в свою комнату, как самый последний гвинт.

Фотография размером 8х10 была прилеплена к моему ящичку. Это был скриншот с ролика на YouTube, где я бешено удирал от белого медведя Уилбора. На фотографии мой рот перекосило так дико, будто я пытался прожевать потревоженный улей.

Десятки фотографий были развешаны по всей школе. Мне даже польстило, что кто-то потратил уйму времени, чтобы напечатать столько фоток, и потом пришёл в школу рано утром, чтобы их развесить. Да и что мне оставалось делать, кроме как улыбнуться и забить. К тому же у многих действительно были причины недолюбливать меня. Мне часто говорили (в основном Эдвин), что моя излишняя прямолинейность может показаться грубостью. Это проблема всей нашей семьи, включая тётушек и дядюшек. Даже моя мама была такой, пока не умерла. Все Бельмонты не умеют лгать (я уже говорил), и поэтому мы всегда говорим всё, что у нас на уме, плохое или хорошее.

Например, мне не стоило говорить суперпопулярной восьмикласснице Джинни Эллен, что её канал на YouTube (о том, как важен макияж и красивая внешность) был по сути унизительным и лишал её возможности воспитать чувство собственного достоинства. Теперь я понимаю, почему она тогда разревелась, но в тот момент я просто хотел быть честным.

Как бы там ни было, я не сразу заметил – к третьему уроку, если быть точным, – что со мной что-то не в порядке.

Сначала я даже не мог понять, то ли это запоздалая реакция на вчерашнее нападение медведя, то ли совсем наоборот. Я был зверски голоден. И кстати, это вполне правдоподобное объяснение. Иногда я бывал таким голодным, что подумывал, а не съесть ли тряпку с учительского стола. Однажды я даже сгрыз кончик своего карандаша (а что, вполне съедобно).

Третьим уроком была философия, и мы читали о комедии Данте Алигьери. Наш учитель доктор Туфнел (однажды я обратился к нему «мистер Туфнел», за что получил целый час взыскания) отказывался называть эту работу «Божественной комедией». Он пытался объяснить нам, что называть её так – значит, совершать грубую академическую ошибку, но мне было не до того. Я решал более серьёзную задачу, стараясь понять: то ли мне хотелось сгрызть собственную руку, чтобы утолить нечеловеческий голод, то ли во мне определённо проклёвывались суперспособности.

И, что самое забавное, я не чувствовал никой угрозы в этом чувстве. Скорее во мне зарождалась невероятная сила. Ничего смешного. Я казался себе непобедимым. Попадись мне на пути бегемот в четверг, то я бы его одолел. Даже двух бегемотов. С нунчаками.

К обеду странное ощущение окрепло настолько, что стало ясно – всё-таки это голод. Иначе я бы уже захватил школу, водрузил на крыше флаг Бельмонтов, занял бы минарет и правил бы ПУКами как единственный и полновластный повелитель и господин. Вот каким сильным было ощущение.

Но сначала надо перекусить, вдруг это всё-таки просто голод.

Эдвин всегда приглашал меня за свой столик в обеденный перерыв. Но вокруг обычно толпилось столько восторженных девчонок и безупречных парней, которые всем своим видом показывали, что я здесь лишний. Однажды в шестом классе я подсел к ним, и ничего хорошего из этого не вышло. Не то чтобы они хамили мне в лицо, но я чувствовал себя не в своей тарелке.

Поэтому обычно я обедал в тихом закутке, подальше от остальных столиков. Подальше от толпы бодрых и весёлых учеников, которые оживлённо болтали с друзьями. Моё же место было скрыто двумя высокими колоннами. Тут на задворках огромной столовой уютно спрятались диванчик, столик и стул.

И кроме Головастика сюда никто не приходил.

Это был единственный ученик в ПУКе, чей социальный статус был ещё ниже, чем мой. Может, потому, что однажды он пришёл в школу без штанов – хочется верить, что по рассеянности. И ещё он всё время что-то бормотал себе под нос. Какую-то чушь. В эту пятницу, заняв своё место, он бормотал себе под нос что-то насчёт хомячков, которых надо засовывать в воздушные шарики и привязывать к ремню. Без шуток.

– Вот будут у тебя шарики, полные хомячков, тогда ты станешь счастливым. Привяжи шарики к ремню и гуляй себе с гроздью хомячков в шариках на ремне.

Это ещё не всё, но дальше становилось уже совсем непонятно. Если честно, то когда его слушаешь, обязательно возникают вопросы, на которые нет ответа. Пару раз я пытался спросить у него, что он такое бормочет, но ответы его были отрывистыми и загадочными: король Миссл, лев Педро, «Скажи привет».

Я удивлённо приподнимал бровь, а он улыбался и снова принимался бормотать невесть что. Пару раз я пытался поговорить о чём-нибудь другом, но его ничем не проймёшь. Единственное, что мне удалось узнать, что его отчим разработал самую популярную игровую франшизу за всю историю видеоигр. Самое смешное, что если бы остальные ученики узнали об этом, то наверняка это забросило его на самую вершину славы. Но, я подозреваю, что почему-то именно этого Головастику меньше всего и хотелось.

Пока он сидел на диванчике и всё бормотал про своих хомячков (видимо, подсчитывал точное количество, которое должно висеть на ремне), я изучил свой обед. Какие ПУКи – такой и обед: жареная камбала со сливочным соусом и салатом из рукколы. Я смотрел на скромные порции, и мне отчаянно хотелось, чтобы еды было больше. Порции в ПУКе были до смешного крошечными, по сравнению с теми, к каким я привык дома.

Странное желание «захватить мир» снова начало одолевать меня. Внезапно (абсолютно некстати) я понял, что еды может быть больше, стоит мне только захотеть. Не знаю, как это мне взбрело в голову, но я сам поверил в это.

И тут произошло нечто совсем невероятное.

Под ногами у меня зашуршал зелёный листок.

Крошечные побеги стали пробиваться сквозь мраморные плитки пола. Они неторопливо вытягивались вверх, пара сантиметров в секунду, затем раскрыли листья. И вскоре передо мной красовался великолепный экземпляр рукколы, выросший прямо из пола.

– Головастик, ты только посмотри, – сказал я.

Он мельком глянул, но то ли ничего не заметил, то ли решил, что ничего удивительного в этом нет. Он снова погрузился в свой странный мир, отрешённо уставился в пол и медленно жевал сэндвичи с сардинами.