— Мне следовало понять, что им потребуется человек, который покажет им путь к острову.

— Он мог быть вместе с ними на судне, — заметил дедушка. — Возможно, с ними там есть еще кто-нибудь. Обычно они осторожны.

Даница не смогла удержаться:

— Как я?

Он выругался. Она улыбнулась. И внезапно ее охватило спокойствие. Теперь она находится в центре событий, а не гадает, что может произойти. Время текло, и почти через десять лет оно вынесло ее к этому моменту, в эту лодку на черной воде, с луком в руках.

Она различала очертания приближающегося судна, самого темного пятна на фоне остальной темноты. У них горел один фонарь, они погасят его, когда подойдут ближе к берегу. Она услышала голос, старающийся звучать тихо, но его мог услышать тот, кто находился в бухте:

— Он говорит — в другую сторону. Там камни.

Язык Серессы. Она этому обрадовалась.

— Да поможет Джад твоим глазам и руке, — произнес дедушка. Его голос в ее мозгу звучал очень холодно.

Даница встала, нашла равновесие. Она тренировалась это делать, много раз. Ветер дул слабо, море было почти спокойным. Она наложила стрелу, натянула тетиву. Теперь она видела людей в лодке. Кажется, человек шесть. Может, семь.

Она выпустила первую стрелу. И пока та летела, уже натягивала тетиву, чтобы выпустить вторую.

— Тебе не нравится, когда ты во мне?

Иногда девушке нравится лежать, прижавшись к нему в постели, после всего, и чтобы он ее обнимал. Марин охотно это делал. Они одаривали его своей близостью, рискуя при этом. Он надеется, что, хоть он, возможно, и циник, но и ему не чужда щедрость.

Но эта девушка проворно одевается, задавая этот вопрос, округлости ее тела исчезают под одеждой. Она не медлит ни минуты. Она молода, но едва ли невинна. Довольно много благовоспитанных девиц в Дубраве, как он знает по опыту, рано теряют невинность. В целом, этот город не отличается невинностью.

Марин тоже одевается. Подходит к окну, смотрит вниз. Под окнами ее комнаты, выходящими на Страден, уже начался вечерний променад. Если он подождет, то увидит, как мимо пройдут ее родители. И его родители, конечно.

Он говорит, глядя в окно:

— Мне это очень нравится. Мне не нравится мысль о том, что еще что-то вырастет в тебе, потом.

Она смеется у него за спиной:

— В самом деле, Марин. Ты думаешь, женщины не умеют считать?

Он поворачивается и смотрит на нее. Она укладывает на голове и закалывает шпильками волосы. Он стал ненавидеть эти моменты, когда два человека, только что лежавшие вместе, снова надевают одежду и возвращают себе прежний облик, свои доспехи для защиты от мира. Даже если женщина — куртизанка, ему это не нравится. Близость, даже случайная близость, должна продолжаться дольше, считает он.

— Я думаю, что многие женщины, в конце концов, ошибаются в подсчетах, и рождение ребенка губит их жизнь. Мы не столь предсказуемы, как нам нравится думать.

— Ну, ты, конечно, непредсказуем, Марин Дживо.

Он скорчил гримасу.

— Я очень стараюсь не быть таким.

Она уже заколола волосы и спрятала их под шапочку. Взглянула на него.

— Я… умею доставить такое же удовольствие, как девушки с улицы Плавко?

— Легко, — солгал он.

Она лукаво улыбнулась.

— И я так же легкодоступна?

Она умна. Все мужчины и женщины в Дубраве отличаются умом. Иначе республика не выжила бы. Он улыбается ей в ответ.

— Тебя было трудно завоевать, но потом, когда ты решила покориться, ты была нежной.

Она смеется. Потом снова вопросительно смотрит на него.

— Я так же искусна в любви, как куртизанки Серессы, Марин?

— Почти так же, — оказывается, он хороший лжец.

— Я тебе не верю.

— Почему?

— Потому что всем известно, какой ты хороший лжец.

Она не узнает, почему он громко смеется, но Марин видит, что это ей приятно. Он любит женщин; даже жалко, что ему постепенно все больше надоедает именно этот танец. Может быть, все-таки пора жениться?

Они встречаются здесь, наверху, в третий раз. Марин думает, что этот раз должен стать последним, ради ее блага, хоть он не настолько тщеславен, чтобы воображать, будто он — единственный мужчина, которого она приводила в эту комнату. Дубрава — крупный порт и богатый город, но он все-таки маленький, и такие визиты рискованны. Ей восемнадцать лет, и их семьи уже много лет совместно владеют грузами, кораблями и страховкой.

Она говорит так, будто прокладывает удобный маршрут в незнакомый порт.

— Моя мать говорила о тебе вчера утром после посещения святилища. Сказала, что брак с тобой может получиться прочным.

— Я польщен.

— Я ей сказала, что у тебя ужасная репутация. Она ответила, что у красивых мужчин часто бывает такая репутация, — она улыбается.

Через минуту он уходит, вылезает из заднего окна на этом верхнем этаже, перепрыгивает на одну из более низких крыш соседнего дома, а с нее спускается на пустынную улицу с той стороны. Он уже уходил так раньше, из других окон, в других местах. Можно назвать это захватывающим. Или нет, после того, как проделаешь это много раз.

Он шагает на запад, по направлению к гавани, потом сворачивает и присоединяется к вечернему променаду. Друзья окликают его по имени, шагают рядом с ним. Все знают Марина Дживо. Все купцы друг друга знают. Здесь это в порядке вещей.

Он наблюдает за другими людьми: за своими друзьями, за их отцами, когда они доходят до восточного конца улицы у ворот и поворачивают обратно. В Дубраве говорят, что когда они совершают вечернюю прогулку по Страден — широкой улице, идущей от Дворца Правителя до ворот со стороны суши, — всегда можно определить, чей корабль сейчас в море.

Такие люди неизменно поднимают голову, какую бы беседу они ни вели, когда достигают конца улицы и поворачивают обратно на запад.

Они смотрят на гавань. Ничего не могут с этим поделать. В любой момент может прийти известие: корабль возвращается, или о нем нет никаких сведений, или его захватили пираты. Сообщения о богатстве или о катастрофе приходят из порта позади дворца.

Кто бы мог удержаться и не посмотреть, не происходит ли там что-нибудь, пусть всего несколько минут прошло с момента последнего быстрого взгляда? У купца, ведущего торговлю за морем, всегда часть души там, на морских просторах под солнцем бога. Воображение рисует всяких тварей из глубин, грозовой шторм, свирепый ветер. Корсаров-ашаритов в открытом море на юге, или пиратов Сеньяна в здешних водах, рядом с их домом.

Многого приходится опасаться, когда твоя жизнь, словно канатами, связана с морем. Поэтому как же человеку, у которого корабль не стоит в порту, не прислушиваться к крикам и не смотреть, не возникла ли суета в западном конце многолюдной улицы?