недовольно чем-то. Когда очередное грозное облако закрывает луну, я практически теряю способность видеть и полагаюсь только на свои чувства.

Медленно и аккуратно пробираюсь до конюшни, вхожу туда и отвязываю свою лошадь. Я так скучаю по Салли.

Скоро, моя девочка, я заберу тебя.

Вывожу лошадь из стойла, нахожу чьё-то седло, закрепляю его, забираюсь на могучую спину, склоняюсь к холке, поглаживаю гриву лошади и вывожу её на улицу. Она спокойно идёт, а это лучший знак – хищника рядом нет.

Подгоняю её, и вот мы минуем поселение, и скачем в место, от которого у меня до сих пор сводит зубы. Когда въезжаем в лес, мне всё же приходиться сбавить скорость и вынуть меч. Я чувствую приближение суртура, он маячит где-то передо мной, но наброситься не решается.

Без нападений и приключений в течение пары часов мне удаётся добраться до огромного сооружения – рассадника похоти и разврата. Я надеялась, что никогда сюда не вернусь. Но моё проклятие, или же дар, не позволят мне избежать слова.

Метка пульсирует сильнее, она дает мне понять, что куртизанка внутри своего владения. Случай этот и с Аргосом – они совершенно разные. Мне не нужна вещь куртизанки, чтобы найти её, тем более по зову стороны, просящей слово. Я знаю её лично, поэтому и чувствую, где она.

Обхожу здание по кругу. Снаружи, естественно, никого нет.

Через парадную дверь сейчас не войти, она уже заперта. Так было раньше, не знаю, каковы правила сейчас спустя столько лет.

Набрасываю капюшон на голову и взбираюсь по цветочной стене. Хватаюсь за выступы, которые держат колючее растение, добираюсь до высоты второго этажа и иду по карнизу к закрытым ставням. Раньше здесь располагалась прачечная, и там в самый разгар рабочего времени никого не должно быть.

Толкаю ставни. Они заперты изнутри. Смотрю в щель и вижу защелку-крючек. Достаю из сапога нож и бесшумно отодвигаю преграду. Открываю створку и ныряю внутрь здания, которое навевает ужас.

Закрываю проём на защелку, прохожу мимо развешанного мокрого нижнего белья, и даже после стирки оно воняет совокуплением. Открываю дверь прачечной и попадаю в ужас моей жизни. Всё, как тогда. Множество людей. Практически голые женщины и полуодетые мужчины. Вино и сидр текут рекой. Купленный смех и благосклонность настолько фальшивы, что хочется заткнуть уши и закрыть глаза.

Я нахожусь рядом с комнатой, где раньше обитала куртизанка. Но не чувствую её там, она внизу. В подвале… О Матерь, почему именно там?! Это издевка?

Спускаюсь по ступеням. Тут и там меня задевают мужские руки, сглатываю гордость и отвращение. Если я сейчас подниму тут бунт, то это плохо закончится, для меня в первую очередь. Полупьяные и возбужденные мужчины не видят ни того, что я полностью одета, ни моей метки. Им плевать. Гнусные ублюдки.

Кто-то хватает меня за руку и притягивает к себе. Толкаю толстого борова рукой в голый живот и собираюсь выхватить нож, как ощущаю волну непреодолимой злости, и эта злость не принадлежит мне. Слышу голос Эмета:

– Друг мой, она уже занята.

– Не заметно, – говорит толстяк, и я замечаю, что его пальцы украшены кольцами с огромными драгоценными камнями. Он богат, а следовательно – влиятелен. – Если ты не пользуешься, то буду я.

Вот…

Эмет встаёт рядом со мной и поворачивает моё лицо к себе.

– Извини, – шепчет он и склоняется ближе ко мне.

– Что?.. – успеваю пискнуть я.

Губы Эмета накрывают мои, его правая рука опускается на талию и притягивает моё непослушное тело к нему.

Я чувствую эмоции, которые заставляют меня прильнуть к охотнику и отдаться поцелую. Первому моему добровольному поцелую в жизни.

Мир уходит на дальний план, а я чувствую, что этот поцелуй поднимает из глубин Эмета. Желание обладать, страсть и собственничество.

Он отстраняется, открывает глаза, и я вижу в их отражении себя. Я не выгляжу, как опасная охотница, я выгляжу, как тот самый нежный цветочек, который легко поломать и выкинуть.

– Прости, – шепчет он.

– Ничего.

– Так было нужно.

– Я поняла.

Краем глаза замечаю, что на нас по-прежнему смотрит толстяк, но он уже отошел на расстояние, значит, не слышит нашего диалога.

– Уведи меня в подвал, – прошу я Эмета.

Он кивает, сжимает мои пальцы в своей ладони и ведет меня к куртизанке. Спускаемся по лестнице, и меня внутренне трясет от того, как мужчины обращаются с проститутками. Раньше они уходили в комнаты, а сейчас… всё происходит в общей зале, и мужчины крайне агрессивны. Под звуки стонов и стенаний женщин, мы спускаемся в подвал. Как только дверь за нашими спинами закрывается, я опускаю руку Эмета и спрашиваю:

– Ты оставил сына одного?

– С ним Колум, и он сможет их защитить.

Возможно, ты прав.

– Я и сама могу справиться, – зачем-то напоминаю я, и мой взгляд против воли опускается на губы Эмета.

Он замечает это и тоже смотрит на мои.

И я не чувствую ужаса или страха. Легкое покалывание внизу живота. Не более.

– И не сомневаюсь в этом, просто хочу, чтоб ты понимала – ты не одна. Чтобы тебе не пришлось сделать, я буду на твоей стороне.

Как же ты сейчас заблуждаешься. Ты даже не представляешь, какой план зреет в моей голове. И с каждой лишней секундой наедине с тобой я понимаю, насколько низко упаду в твоих глазах.

Отворачиваюсь от Эмета, открываю дверь туда, где пыталась убить Шрама, это словно добровольно окунуться в ужасы воспоминаний. Скрипучая дверь ударяется о стену, и я вижу на той самой кровати, где насиловали меня… куртизанку. Мою щеку уже нещадно печёт, но я никак на это не реагирую.

Если бы не метка, я бы не узнала в этом скрюченном голом призраке когда-то уверенную в себе женщину.

Окровавленные простыни сбились у её ног, которые прячутся в ржавых кандалах, тело худое и грязное. Волос на голове нет, как у того мужчины из таверны. Вся кожа в синяках и ранах. Но стоит бедняжке поднять на меня взгляд, я вижу ту самую главную куртизанку пограничных земель. В её глазах стоит жажда мести. Это я ни с чем не спутаю.

– Время пришло, – говорит она хриплым голосом, совершенно не стесняясь своей наготы и безобразия.

Глава 7. Бордель

"Про странную находку мальчик вспомнил далеко не сразу, в его краях произошли перемены, он и его единственный родственник – отец, переехали из старого дома. Теперь они живут не у моря, а на когда-то бывших приграничных землях. В суматохе и