class="p1">— Почему это? — на его губах появилась озорная улыбка. Казалось он наслаждался моей растерянностью.

— Ты тут смотришься инородно. Примерно как пингвин в пустыне, — честно ответила я. В ответ Барский насмешливо фыркнул, а затем молча уткнулся в меню. Правда ненадолго.

— А в каких местах я по твоему провожу свободное время? — взгляд парня стал цепким, внимательным, и я ответила:

— Бары… Клубы… Рестораны… Какие-нибудь дизайнерские бутики с супер-дорогими мужскими джинсами и рубашками, чтобы носить их с расстегнутыми пуговицами… Ну и спальни разных пышногрудых красоток.

Слушая меня, Кирилл широко улыбался и согласно кивал.

— Ну, не без этого, да, — признался он, закрывая меню, затем шепнул что-то официанту, и тот, широко улыбнувшись, кивнул и удалился, — Я заказал и тебе, надеюсь ты не против.

— Думаешь знаешь, чего я хочу? — изогнув бровь, спросила я.

— Если не угадаю, закажем что-нибудь другое, — ответил Барский. Но, судя по всему, он ни капли не сомневался в том, что не ошибся с выбором.

Что ж… Вынуждена признать, он и вправду не ошибся.

Хоть это и было кафе-мороженое, в меню были не только десерты и напитки, но и первые, и вторые блюда.

Кирилл заказал мне грибной крем-суп с сухариками, картофельное пюре с куриными отбивными и весенний салат. А на десерт — кусок нежнейшего шоколадного торта, имбирный чай и шарик кокосового мороженого с шоколадной стружкой.

— Но как ты узнал?.. — удивленно спросила я, глядя на него, — Как ты узнал про мои любимые блюда? Возможно ты догадался насчет отбивных и пюре, но этот торт… Кокосовое мороженое с шоколадной стружкой… Я не ела их с тех пор, как погибли родители.

Барский ответил не сразу. Глядя на меня, он какое-то время молчал, а затем сказал то, чего я меньше всего ожидал услышать.

— Ты наверное уже не помнишь, но много лет назад, когда мы были детьми, твои родители решили устроить твой день рождения здесь, в этом самом кафе. Они пригласили моих родителей, а те взяли с собой нас. Тогда на тебе тоже было платье, как у Алисы из сказки. Ты была очень дружелюбным и жизнерадостным ребенком. Сразу предложила нам дружить, — его губы тронула едва заметная улыбка, и он продолжил, разрезая медальоны под соусом:

— По какой-то причине я хорошо запомнил этот день, до мельчайших деталей. Помню, как Лина фыркнула и оттолкнула тебя, за что ее тут же отругали, а ты попросила ее не ругать. А потом принесли торт и мороженное, и ты была так счастлива… Думаю тогда я впервые влюбился.

Какое-то время я сидела, растерянно хлопая ресницами, а затем рассмеялась.

— Ой, не могу… А говорят у тебя нет чувства юмора! А ведь на секунду я чуть не повелась… Скажи, ты всех девушек сюда приводишь, или только когда другие приемы не работают?

Я не язвила и не пыталась его как-то задеть, но мысленно была готова услышать в ответ какую-нибудь грубость.

Однако, вместо этого он ненадолго поджал губы и спросил:

— Почему ты думаешь, что это шутка?

В ответ я устало покачала головой.

— Брось, Кирилл. Мы с тобой прекрасно знаем, как ты ко мне относился все эти годы. С самого моего появления в вашем доме ты только игнорировал и избегал меня. Иногда грубил, относился как к вечной проблеме, как к занозе в заднице, и до недавнего времени никогда не пытался вести себя иначе. Ты правда хочешь, чтобы я поверила в то, что я — твоя первая любовь?

— Это правда. Я знаю, что вел себя с тобой все эти годы, как засранец. Но я не лгу. В тот день ты мне действительно понравилась. Очень понравилась. Но годы шли, ты росла, и твои родители больше не решали, кого позвать на твой день рождения. Мы виделись все реже, и почти не знали друг друга. А потом однажды наша мать вернулась домой вся в слезах, и рассказала об аварии.

Я помрачнела, будто вновь переживая тот страшный вечер, а Кирилл все говорил и говорил. Казалось, он дошел до точки кипения, когда пришло время высказать все, что накопилось у него в душе за эти годы.

— Ты наверное никогда в это не поверишь, но в тот день вся наша семья оплакивала твоих родителей. Даже Лина прорыдала всю ночь, и никто, даже я, не мог ее успокоить. Они ведь были нашими крестными. В каком-то смысле мы действительно были семьей.

Это нас не оправдывает, но когда наша мать привезла тебя, потерянную и разбитую, мы не знали как к тебе подступиться, особенно я. Несколько дней я пытался решиться с тобой заговорить, даже часами стоял у дверей твоей комнаты, собираясь сказать или сделать хоть что-то, хоть что-нибудь… Но я трусил. А потом я просто привык тебя избегать, и уже не мог иначе.

Возможно, найди я в себе силы тогда, все было бы иначе. Я должен был сказать это намного раньше. Я должен был быть рядом. Должен был остановить Лину давным-давно. Прости меня, Злата…

Какое-то время я молчала, задумчиво глядя на счастливых, резвящихся детей, их друзей и родителей, и вдруг осознала, что впервые за долгое время не чувствую при этом боли. Наверное это и зовется исцелением…

— Знаешь, когда родители погибли, мне казалось, что весь мой мир рухнул, разрушился и рассыпался на миллиарды осколков в той проклятой аварии. Я даже желала выжившему водителю смерти. Я не понимала, почему он жив, а их больше нет? Почему виновник аварии выжил?

Тюрьма, его рухнувшая жизнь — все это казалось слишком малой, несправедливой платой за содеянное. Даже если бы он провел в тюрьме тысячу лет, для меня этого было бы недостаточно.

Я была зла на весь мир. Зла на судью, который вынес такое решение, на адвоката виновника аварии, за то, что тот посмел защищать убийцу, на нашего адвоката за то, что не сумел добиться более строгого наказания… Я была зла на все счастливые семьи. На всех детей, не потерявших родителей. Но больше всего я была зла на саму себя, за то, что меня не было с ними в той машине.

По моей щеке все же скатилась предательская слеза, и Кирилл нежно стер ее, успокаивая, желая поддержать.

— Не говори так. Они бы этого не хотели.

— Знаю… За это я себя тоже ненавидела. За то, что была эгоистко й, и заставляла волноваться тетю Злату. За то, что не ценила жизнь — их главный подарок.

А потом, навещая их могилу, я пообещала им, что возьму