– Нормально, – выронил глухо, силясь отдышаться после столь частых глотков живительной влаги.

– Поешь, – протянула ему контейнер с бутербродами.

Заглянув внутрь, парень брезгливо поморщил нос.

– Не хочу, – мотнул кучерявой головой.

Ну, знаете ли! Я эти огурцы и помидоры сама выращивала! Как и листья салата, вообще-то!

– Ты не ел утром. Скорее всего, вчера тебя тоже не особо сытого занесло в наше село, а сегодня ты проработал уже полдня. Так что возьми и поешь. Можешь жевать и мысленно молиться на мишленовские звездочки, к которым скоро вернешься. Не захочешь есть сам, я начну пихать тебе это в глотку при всех своих друзьях, и твой образ крутого парня со сверкающим ремнем на коротких джинсиках быстро будет разрушен. Ну, так что? – повела я вопросительно бровью. – Ешь сам или я помогаю?

Сделав еще глоток воды, но уже не такой жадный, Рамиль окинул меня взглядом слегка прищуренных от солнца глаз.

– Ты не пробовала быть немного помягче и женственнее, что ли?

– Я вожу трактор и иногда кидаю навоз лопатами. Куда уж женственнее?

– Ну, да, – чуть улыбнулся он, кажется, поняв мой сарказм.

– И? Есть будешь? – качнула контейнером. – Не хочешь бутеры, есть еще тыквенный пирог и копченое мясо. Если это всё, конечно, не съели, пока ты тут ломаешься. Следующий перекус только вечером и дома.

– Давай уже, – вырвал Рамиль из моей руки контейнер и неторопливо взял один из бутербродов, решая, с какой стороны менее опасно начать его есть.

– Что нужно сказать? – подначивала я его.

– Спасибо, – скривил парень комичную рожицу.

– На здоровье, – повторила его мимику и тон, и, кажется, поймала некоторое подобие искренней улыбки на его губах.

По-моему, мне уже начинает нравится доводить его и нервировать.

– Ну, вот! – всплеснул руками Лёха, когда я вернулась к друзьям, оставив жующего Рамиля наедине с собой красивым. – Парень ест только с Гуськиных рук. Так что, Ленок, втягивай свои когти- шансов у тебя нуль.

– Больно надо, – фыркнула она, гордо подставив лицо ветру.

Глава 4. Рамиль

Я грязное, вонючее чмо. Об этом можно заявить официально и спорить с этим уже нет смысла.

Футболка давно превратилась в тряпку, которой теперь будет стремно даже подтереться. Ещё вчера белоснежные кроссовки – сегодня превратились в огрызки обуви, цвет которых невозможно определить из-за налипшей пыли и соков травы и цветов.

А эти… ребята.

Серьёзно, они так друг к другу и обращаются – ребята. Я будто в старый Ералаш попал, где все, как один, дружные и работящие. От такой картинки рябило в глазах и уже начинало подташнивать.

Складывалось впечатления, что трактор из лужи выкинул меня в прошлое, где «ребята» дружно колхозяться в поле. Парочка, во главе которой Лёха, смотрятся, вообще, карикатурно. Одна их сельхозромантика чего стоит: она ему сплела венок из цветов (и это тогда, когда на моих руках лопались мозоли от интенсивной работы), а он ей, походу, за неимением навыка плести венки, просто положил на башку три цветочка. Но всем эта тошниловка, почему-то, показалась смешной и забавной.

Ещё эта… как её?… Лена. Назойливее мухи я представить себе не мог. Столько чуши, сколько вываливалось из её рта ежесекундно, я не слышал ещё ни от одной из своих бывших.

Бывших…

Рука с граблями в ней непроизвольно дёрнулась. Перед глазами снова мелькнула картинка из клуба, на которой моя бывшая, отношения с которой зашли настолько далеко, что я познакомил ее с отцом, орудовала языком, как раз, во рту моего отца, сидя на нем сверху с широко разведенными ногами.

Кажется, я не пытался доказать отцу Гусыни, что мне не слабо уехать в какое-то неизвестное поле и покидать сено. Я просто хотел в очередной раз убежать, и, похоже, у меня это получилось даже лучше, чем я планировал.

Телефон сдох ещё утром. Искать меня начнут, разве что, друзья. Но не отец. Есть время остыть и всё взвесить, а ещё пожрать хоть что-нибудь.

После бутеров прошло уже часа четыре. Не знаю, на каком таком волшебном навозе Гусыня и ее батя выращивали огурцы, но хотелось ещё. Телега, которую «ребята» называли возом уже была полная. Сена не осталось нигде, да и сам народ уже лениво бродил по поляне, пока двое парней, один из которых в очках, а второй – водитель, обтягивали стог сена на телеге веревками.

– Всё? Едем? – спросил водила, которого, кажется, звали Витей. – Все всё сделали? Писать, какать никто не хочет? А-то нам еще прилично ехать обратно. И не очень быстро.

– Поехали уже, – дал отмашку Лёха. – Жрать хочу и помыться.

Блин! Как я его понимаю!

– Тогда грузитесь, – кивнул Витя на телегу. – Кто на воз? Гу́ся, ты?

– Естественно, – фыркнула девчонка и первой полезла на крышу шишиги, чтобы затем забраться на самую макушку горы сена и завалиться там.

– Кто ещё? – спросил очкарик.

– Наверное, как обычно, – вклинился Лёха, тоже взбираясь по кабине шишиги. – Остальные девчонки в кабину, а мы все на воз. Да, Рамиль?

– Угу, – выдавил совершенно безрадостно.

Как на этой шаткой конструкцией, которую от ветра не спасут даже веревки, можно куда-то ехать?

– Ну, так залезай, раз «угу», – крикнула мне оттуда Гусыня. – Тебя только ждём.

Твою мать! – ругнулся себе под нос и полез тем же путем, что до этого на сено залезли «ребята».

– И за что здесь держаться? – спросил я нервно у тех, кто просто лежал и пялился в небо, совершенно не заморачиваясь о своей безопасности.

– Ну, если хочешь держи в зубах соломинку, как все, – хохотнул Лёха, между зубами которого как раз торчала соломинка.

– Прости, – поддержала его Гусыня. – Забыли для тебя прихватить детское автокресло. Можешь сесть в кабину к девчонкам и Витьку.

Стерва.

– Едем? – крикнул водила откуда-то снизу.

Все молча уставились на меня.

– Ну? – подтолкнула меня Гусыня. – Еще поноешь или с нами