Но однажды покой поклонников Мукузы был основательно нарушен. Да так основательно, что они испугались — уж не ослабел ли их четырехлицый бог, раз допустил подобное непотребство? А дело было вот в чем.

На сей раз пришли и поселились невдалеке от хозяев этих мест люди, которые не слабым, всепрощаю-щим христианам и даже не рыщущим по тайге опричникам очередного далекого российского государя были чета. Новые поселенцы звали себя огнелюдами, поклонников Мукузы не тронули, но и дали понять, что ежели Мукузовы адепты не станут вести себя в отношении новых поселенцев мирно и дружественно, то от гнева странных огнелюдов четырехлицый зубастый бог Мукуза не спасет. Община огнелюдов насчитывала сотни полторы человек (в три раза меньше, чем у поклонников Мукузы), да к тому же баб там было гораздо больше, чем мужиков, но тронуть загадочных пришельцев местные не осмелились. В конце концов, тайга — она всем мать. Для всех найдет и место, и силу, и богатство. И для всякого идола можно тут будет выстроить кумирню.

Однако «мукузины чада» все же любопытствовали, какую веру и какого бога исповедовали пришельцы, именующие себя огнелюдами. Для того чтобы сойтись поближе, «мукузины чада» вежливо пригласили главных огнелюдов к себе в деревню — гостевать и веселиться на празднике в честь летнего солнцеворота. Огне-люды приглашение приняли, и тут выяснилось, что верховодит у них и всею властью заправляет баба, а не мужик, как то заведено у всех приличных народов. Звали ту бабу тоже не по-людски, а так, как принято у всяких дальних южных народов — Фарида. Фарида и три подчиненные ей породистого вида девицы не поскупились на дары и подношения старейшинам «му-кузиных чад», не отказались вкусить праздничных брашен и ястий и внимательно слушали рассказы старожилов о былых глухоманных временах, о том, как отступала черная тайга под натиском топоров поклонников бога Мукузы… Но сама Фарида, да и ее девы были немногословны, на вопросы отвечали скупо, не-охотно, что, впрочем, «мукузиным» старейшинам даже пришлось по душе, ибо сугубо непотребна та баба либо девица, что позволяет себе многоречие. А еще была в Фариде воистину нечеловеческая величавость, такая, что всякому любопытному уста замкнет… Прекрасна ликом и станом была Фарида, только глаза ее смотрели не так, как глаза простых земных женщин. Словно из серебра или текучей ртути были ее глаза, как показалось то отведавшим браги старейшинам, и подумали они даже, что во главе общины огнелюдов стоит не просто баба, а воплощенная богиня…

Так толком ничего и не узнали «мукузины чада» о вере их соседей. Но с годами, особенно после того как многие мужчины взяли себе жен из огнелюдовских девиц, некоторое знание пришло. И было то знание странным и тайным.

Непосвященные могли подумать, что огнелюды поклонялись Огню. Отчасти это было правдой, но огнелюды были иными, чем все прочие огнепоклонники (коих, к слову сказать, на Руси к тому времени осталось мало). Огнелюды признавали и почитали единого и истинного Бога Творца, почти как иудеи, магометане и даже христиане. Только, учили огнелюды, у Бога не было никакого Сына, а была Дочь, воистину рожденная Им до начала всех времен, и именно на Дочери почил Дух Бога Творца. С помощью Дочери, которая была к тому же Огнем истинным, созидающим, Творец создал мир и все, что в мире. Но когда Дело дошло до сотворения человека, Дочь воспротивилась Отцу. Он творил людей по Своему образу и подобию, взяв для основы прах земной, и это не устраивало Огневдохновенную Дочь. В качестве протеста Дочь тоже сотворила существ — по своему образу и подобию. Отец для создания человека взял прах зем-ной, Дочь же, поскольку сама была Огнем, взяла чистый огонь для создания своих существ, и плотью их стало пламя. Существа эти, по виду схожие с людьми, но по сути представляющие из себя чистое пламя, были наречены пламенгами (или фламенгами), а также огнелюдами. И если первый человек был поселен в Эдеме, то пламенги вынуждены были заселять самые скудные и неприютные места земли. Потому что Отец разгневался на Дочь за такое самоуправство и изгнал ее с небес к демонам преисподней… Но Дочь вышла из преисподней и поселилась в самых отдаленных землях вместе с созданными ею пламенгами — там, куда, как учили огнелюды, не смотрел глаз Бога.

Пламенги, или огнелюды, в первоначальном своем состоянии представляли из себя чистый, все поглощающий и все созидающий огонь. Но они также могли и принимать человеческий облик, становиться «людьми из праха земного», хотя разум их при этом все же оставался неизмеримо выше и значительнее, чем разум homo sapiens.

Принимая человеческий облик, пламенги как творения Дочери, а значит, как производные вселенского женского начала становились прекрасными девами, чьи глаза завораживали и манили к себе серебряно-ртутным блеском. Девы-пламенги хранили и в точности исполняли заповедь той, что их сотворила: заключать плотские союзы с мужчинами человеческого племени, дабы рождавшееся от таких союзов потомство обладало хотя бы частично способностью стать пламенем и производить очищающий Огонь, а еще дабы созданное из персти творение Бога Отца было таким образом усовершенствовано. И кто знает, не стали ли греховные связи между сынами человеческими и зага-дочными «дочерьми пламени» настоящей причиной Великого потопа?

Потоп не погубил пламенг. Они продолжали распространяться по не обжитой еще земле, вливались в дикие племена и смешивали со своим невещественным пламенем человеческую кровь и семя… Прошли века и века, создавая, разрушая и вновь создавая цивилизации. И во всякой цивилизации, во всяком этносе, если присмотреться внимательнее, имелась тоненькая линия нечеловеческого бытия с огненным лицом. Многие поколения пламенг вступали в связь с людьми, и в этих поколениях сила изначального Огня постепенно угасала, хотя знание о нем и вера в него оставались неизменными. Но были и такие девы Небесной Дочери, что соблюдали чистоту своего вида, не имели плотских сношений с людьми и потому не растратили изначальной силы своего пламени. Оттого же оставались они неизменными, не подверженными никаким социальным и природным катаклизмам и, в отличие от своих частично очеловечившихся сестер, были бессмертными и чрезвычайно могущественными. Со временем этих бессмертных пламенг их менее совершенные соплеменницы стали почитать как божества — наравне с Божьей Дочерью. Сами же полу-люди-полупламенги обладали способностями не только к тому, чтобы воспроизводить особое, свое пламя и испепелять даже то, что в принципе гореть не может, но также неподвластны были огню обычному. Правда, от поколения к поколению способности эти слабели — человеческая персть земная вытесняла понемногу нечеловеческий и неземной пламень.

Разумеется, на протяжении всей своей истории, проходящей параллельно с историей человеческой Цивилизации, пламенги и их сообщества существова-ли скрытно, не привлекая к себе малейшего внимания. Те же люди, которые попадали к пламенгам, поневоле принимали обет молчания, потому что никто не поверил бы их разговорам о существах, состоящих из невещественного пламени. А если б таким разговорам и поверили — к примеру, во времена повсеместной охоты на ведьм, — добром бы это не кончилось. Не только для пламенг, но и для человечества вообще… Общины пламенг были рассеяны во многих странах, но жизнь в таких общинах протекала скромно и незаметно. И чем больше цивилизация опутывала своими золотыми нитями человечество, тем стремительнее отступали от цивилизации и скрывались в не познанной еще человеком глуши пламенги, они же огнелюды. Была еще одна причина, по которой пламенги предпочитали не афишировать свое существование. С точки зрения любой из признанных религиозных концепций такие существа были не чем иным, как носителями зла, выходцами из преисподней, демонами и исчадиями ада. Вступать же в теологическую дискуссию пламенги не стремились, справедливо опасаясь, что в горячке подобной дискуссии могут в буквальном смысле слова испепелить своих оппонентов… К тому же пламенги хранили свою веру, и вера их — в Дочь-Творца — была тверда и непоколебима.