Сквозь несущиеся по небу тучи пробился робкий луч луны и слабо осветил газон, тот самый, на котором под сияющим солнцем мы встретились впервые — Осмунд, Хелен и я.

И когда я стоял там погруженный в воспоминания, я вдруг услышал, как под чьими-то ногами захрустел гравий на дорожке под закрытыми окнами дома. Обернувшись, я увидел Пенджли. Нет, ошибки быть не могло, это был он — в грязном, съехавшем набок котелке и в бесформенном плаще, в полах которого он путался.

Пенджли замер и смотрел на меня выпучив глаза, словно перед ним было привидение. Я крикнул ему:

— Пенджли, гнусная свинья!

Он повернулся и побежал, я — за ним. Но луна скрылась за тучей, дождь хлынул стеной. Он так забарабанил по доскам, что заглушил все остальные звуки. Мир потонул в этом гуле. Я уже ничего не видел — кругом была тьма — и ничего не слышал, кроме шума дождя.

После того случая Пенджли сделался для меня своего рода наваждением. Я всюду и постоянно его искал. Если найду его, думал я, то обязательно сначала выведаю у него, где Осмунды, а потом непременно сверну ему его грязную шею.

Но земля огромна, а человек — песчинка на ней. Попробуй сыщи его. Жизнь шла, я бедствовал, перебиваясь с одной жалкой должности на другую, и все это время образ Хелен неотступно стоял передо мной. Я любил только ее и был ей предан, не ведая, где она, жива ли, или ее уже больше нет на свете, но все равно я желал ее… желал…

Теперь вы понимаете, почему явление этого призрака в дверях парикмахерской — мерзопакостной рожи Пенджли — было для меня самым долгожданным, может быть решающим, событием на свете!

Все мысли о парикмахерской и стрижке тут же вылетели у меня из головы. Последнее, что я там увидел, — цирюльника и моряка, сцепившихся в клубок, с руганью награждающих друг друга тумаками среди опрокинутых стульев и разбитых плошек. Схватив пальто и шляпу, я выскочил за дверь.

Пенджли исчез. В мрачном коридоре, представлявшем собой тесный закуток, горел тусклый свет и пахло апельсинами, и никого там не было. Вдруг я услышал голоса. Двое спускавшихся по лестнице людей свернули в коридор, и мне пришлось отступить к стене, чтобы дать им пройти. Это была высокая полная дама, а с ней — низкорослый мужчина. Полная дама с трудом переводила дух и жалобно причитала.

Когда они проходили мимо меня, я услышал, как мужчина ей говорил:

— Откуда я мог знать? Раньше ты всегда любила начинать с печени и бекона. Новые капризы…

Я постоял, выжидая, когда они скроются из виду. Было тихо, как в холодильной камере. Из парикмахерской не доносилось ни звука. Стараясь ступать бесшумно, я стал подниматься по лестнице, миновал один марш, повернул на другой… Там, выше, на площадке, свесив голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, стоял Пенджли. Он глядел вверх, на площадку следующего этажа.

Я отпрянул, вжался в угол лестничной клетки и замер, еле сдерживая дыхание. Еще труднее мне было сдержать страстное желание сжать его тощую грязную шею своими руками и душить, душить, пока у него глаза не вылезут из орбит!

Я замер в неподвижности, не шевелился и Пенджли. Если бы вы знали, что значила для меня эта встреча после всех пережитых лет! А он, он — не изменился ни на йоту! Так же торчали его скулы, так же широко и алчно раздувались ноздри; он так же щурил серые быстрые глазки, такая же жестокая и злая была линия его рта. Все в нем было неопрятно, сально, грязно, как в прежние времена. Он напоминал мне фигурку бессмертного идола, олицетворяющего злодейство и скупость. Резные фигурки мифических существ, изображающих разные человеческие пороки, часто можно видеть в соборах на алтарных перегородках. Но в те мгновения, когда я смотрел на него, сердце мое так бешено билось не оттого, что передо мной был он. Я думал об Осмунде и о Хелен. Наконец-то я хоть что-нибудь о них узнаю! Живы ли они, поженились они или нет — я должен был узнать, даже если для этого мне пришлось бы вколотить его подлые глазенки в его уродский, мерзкий череп!

Однако интересно, что он там делает, пронеслось у меня в голове. Он явно был чем-то сильно озабочен, вел какую-то свою игру. И судя по всему, от исхода этой игры многое для него зависело. Все его тело сжалось и напряглось, как пружина, до того он был поглощен ожиданием. Поза, в которой он застыл, выдавала его нетерпение и дикое желание получить то, чего он так алкал в тот момент. Наверху, этажом выше, как раз и находилось это что-то или кто-то, и именно туда были устремлены его сокровенные помыслы. Прекрасно его зная, я понимал, что это могло предвещать только беду…

Какой-то шорох его вспугнул. Он повернулся и посмотрел туда, где я стоял. Казалось, он смотрит прямо на меня. Не забывайте, что все происходило в полутьме. Сверху из окна сочился свет, и зловещая физиономия Пенджли была мне хорошо видна; сам же я стоял в тени, прислонившись к матовому стеклу двери в какую-то контору, о чем оповещала надпись жирными печатными буквами на стекле.

Он смотрел на меня, а я верил и не верил, что это происходит на самом деле. Вот уже более четырнадцати лет я без конца воображал эту встречу, снова и снова представляя себе, какой она будет. Я полагал, что случись мне наткнуться на любого из них — Осмунда, Хелен, Пенджли, Буллера, Хенча, — и связь с остальными будет восстановлена. Но почему-то я более всего желал столкнуться с Пенджли. Сколько раз я придумывал слова, какие скажу ему, и то, что с ним сделаю. Я заставлю его упасть передо мной на колени — не важно, где суждено будет этому случиться, — а затем исполню над ним свою волю, казню его и отшвырну прочь, как грязную тряпку. И все же представить себе, что встреча будет такой, я не мог.

Он пялился на меня так, будто видел меня и узнавал. Но я понял, что он смотрел поверх меня, в глубину темной лестницы, и, навострив свои оттопыренные уши, жадно вслушивался, видимо ожидая звука чьего-то голоса, или шагов, или скрипа открывающейся двери.

Вдруг он кивнул, будто решившись на что-то, повернулся и очень тихо стал подниматься вверх по лестнице. С минуту я колебался, не зная, как поступить. Последовать за ним или подождать, когда он пойдет обратно? Я не хотел подниматься на следующий этаж из-за боязни наткнуться на него. Он мог уже позвонить в квартиру и, заметив меня, скрылся бы там. А если ждать, оставаясь на месте? Ведь должен же он пойти обратно? А вдруг — нет, и квартирные недра поглотили его надолго, и жди тогда до ночи. Эта мысль меня подстегнула. Я начал подниматься вслед за ним. Я крался тихо-тихо. На повороте лестница не была освещена, так что проскользнуть на следующий этаж незамеченным было легко. Помню, что я все время прижимал к груди томик «Дон-Кихота», как талисман. Наконец я добрался до площадки следующего этажа… Пенджли там не было! Он исчез, как сквозь землю провалился. Мне показалось, что все это был сон и никакого Пенджли вовсе не было.

Меня охватило горькое отчаяние. Значит, я его упустил! Я огляделся. Надо мной была лестница, которая вела на верхние этажи, а прямо передо мной — дверь в квартиру с колокольчиком и почтовым адресом без обозначения фамилии хозяина квартиры. Справа я увидел небольшое окошко с подоконником. Я подошел и выглянул наружу. Снег прекратился. На уровне моих глаз тянулись крыши домов, а над ними и еще выше — кирпичные кривые трубы, которые в полумраке напоминали мне человеческие существа. Одна труба, клонившаяся над краем черепичной крыши, была точь-в-точь Пенджли, — только раздутый, в несколько раз увеличенный Пенджли и, соответственно, во много раз более злобный и отвратительный. Его огромные уши торчали, лицо сделалось толстой, грубой харей в складках и ложбинах, из которых выглядывал нагло хохочущий рот. И все то же, все то же знакомое мне хищное, пакостное выражение лица, выражение, с которым он вечно кого-то подслушивал, вечно за кем-то подсматривал, как только что на лестнице.