Я люблю этот розовый свитер больше всего на свете. И этот джинсовый пиджак с маленькой вышитой лошадкой. И фиолетовое кружевное платье! О-о, как я все это хочу! Особенно розовый свитер и джинсовый пиджак. И фиолетовое платье.

Как печально, что все эти прекрасные вещи не мои…

Но какое счастье, что они есть на свете! Чехов сказал: «Для того, чтобы ощущать в себе счастье без перерыва, даже в минуты скорби и печали, нужно: а) уметь довольствоваться настоящим и б) радоваться сознанию, что могло бы быть и хуже». Если бы мы с розовым свитером никогда не встретились, это было бы хуже.

Чехов говорил, что для некоторых людей характерно «упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать». Розовый свитер – это больше, чем может дать мне жизнь? Я очень-очень хочу розовый свитер! О, жизнь, дай мне розовый свитер, дай, дай, дай!

В дверь постучали. Робко так – тук-тук. Толстяк. Сказал: «Алена Сергеевна спрашивает, что вы с Эммой хотите на завтрак, омлет или гренки?» Эмма спит, а я что хочу? Скажите их величествам, что нынче очень многие двуногие-безрогие предпочитают мармелад, а также пастилу!..

…Ой, мамочки! Ой, мамочки! Что мне делать с почтальонной сумкой?! Выбросить из окна, съесть? Когда Эмма обняла меня в прихожей, я бросила сумку на пол и ногой задвинула ее под вешалку. Я еще не знала, что я Беата из старинного польского рода, но почтальон с толстой сумкой на ремне, с цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке… нет! Я тогда еще не знала, что я Беата из рода Ленцких, но ни за что не хотела быть почтальоном.

В сумке, спрятанной под вешалкой, телеграмма из Тбилиси. Как мне теперь отдать телеграмму? Телеграмму не посылают просто так, там что-то важное. Придется что-то придумать, но что? Подумаю об этом после завтрака.

Я все время ждала, что жизнь как-нибудь повернется. Звоню в дверь и жду – сейчас дверь откроется, и там – а-а-а! Что-то интересное, это же Ленинград! Петербург! Старуха-процентщица (лучше Раскольников), или Нос, или хотя бы прекрасный принц. И вот наконец-то! Все ничего не случалось, а тут вдруг случилось! Это самое лучшее в жизни – уже ничего не ждешь, а случилось, ур-ра!

Я первая узнала Эмму. У меня память как у слона, я помню не только факты, но и когда что чувствовала. Это как будто нашла на подоконнике засохший цветок, чуть полила, – и он раз, и ожил, тут же начинаю чувствовать то же самое. Страх, например, или ужас… или вот как с Эммой – любовь и зависть. Белую зависть, белую! Ух, какая она была красивая, с белыми локонами, в белом вышитом платье! Я ею любовалась и завидовала платью и хотела слизать с нее ее манеры. Она была настоящая «маленькая принцесса» – не орала, не прыгала, – и в то же время искренняя и сердечная.

…Эмма зашевелилась в кровати, и в ту же секунду вошел Игорь Сергеевич, ИС для краткости. Как будто стоял под дверью и ждал, когда Эмма проснется. Торжественно внес торт со свечами. Двадцать свечей! ИС обожает Эмму, как король из «Бременских музыкантов» обожает принцессу, ах, ты бедная моя трубадурочка, посмотри, как исхудала фигурочка… Вчера сказал, что у Эммы удивительные способности и прекрасная память.

Я бы все отдала, чтобы мой папа узнал, какая у меня память, как быстро я решаю задачи и как играю в шахматы! Я бы все отдала, чтобы иметь отца, который расписал по минутам мое прекрасное будущее.

…А что бы я отдала? У меня ничего нет. Кроме медали, медаль не отдам! …Шучу, я отдала бы медаль.

ИС положил Эмме на кровать цветы и большой пакет, обвязанный ленточкой. Эмма сказала: «Папочка!», развернула, а в пакете… куртка! Замшевая куртка! Мечта всей моей жизни, нежно-бежевая, с поясом с пряжкой! ИС волновался – ты это хотела? ты не это хотела? Эмма сказала: «Не знаю…» На месте ИС я бы ее отшлепала из воспитательных соображений, шлепала бы и приговаривала: «Ты у меня будешь знать, чего хочешь!» На самом деле девочек нельзя шлепать, даже такую плаксу, как Эмма.

Ночью Эмма умудрилась два раза поплакать, сначала из-за Глеба. Она любит Глеба, и он любит ее, так что же плакать? Она плакала из-за того, что это такая большая любовь.

Второй раз плакала из-за того, что у нее сегодня день рождения. Сказала: «Я всегда плачу перед днем рождения, потому что я так счастлива и боюсь, что дальше будет меньше счастья».

Эмма объяснила, что плачет «не о конкретных обстоятельствах, а о чувствах, понимаешь?». Нет, не понимаю. Нормальному человеку этого не понять. Может быть, когда у меня будет все, чего я хочу – образование, работа, деньги, – я тоже буду бояться, что всего этого может стать меньше. Пока у меня ничего нет, мне нечего бояться.

Когда ИС ушел, Эмма сказала, что я сама хозяйка своей жизни, а она нет. Папа за нее все решил: английская школа, филфак, диссертация. Он говорит, что все зависит не от самой Эммы, а от его умения планировать ее жизнь.

– А ты сама себе хозяйка… – сказала Эмма.

– Ха. Как Бекки Шарп, должна сама о себе позаботиться. Быть своей собственной маменькой и собственным благородным отцом. И сама пристроить себя замуж…

И мы стали смеяться и придумывать, что я, как Бекки Шарп, обманом проникаю в дом, интригую, стараюсь понравиться родителям, и все это, чтобы найти себе мужа.

– Бекки Шарп хотела выйти замуж за глупого толстого брата Эмилии. А я соблазню твоего брата. Он тоже глупый смешной толстяк.

– Ты что?! Давид добрый, и умный, и талантливый, и полнота ему идет, такая уютная, – всерьез возмутилась Эмма.

Она хороший человек. Недаром все ее любят. Родители не в счет, но и этот толстяк из Тбилиси – только вчера ее увидел и уже обожает. Я тоже ее люблю.

Мы начали есть торт. Вымазались в креме, смеялись, и Эмма сказала: «Давай покурим, пока мама не пришла?» У Эммы под матрасом была припрятана пачка «Мальборо». Мы покурили, разогнали руками дым, и тут пришла Алена Сергеевна, АС для краткости. Поцеловала Эмму и стала с нами есть торт, вымазалась в креме, потом сказала: «Эмма, думаешь, я не знаю, где ты прячешь сигареты? Доставай, покурим». Она классная.

… – Мы с папой хотим, чтобы ты была… – АС затянулась и задумалась.

– Счастлива? – подсказала Эмма.

– Да брось, я же не идиотка, кто может гарантировать своему ребенку счастье? А вот благополучие можно гарантировать. Беата, ты тоже слушай и учись: у женского благополучия две основы – отец и муж. Тебе, Эмма, папа обеспечил прекрасный старт. Но папа не вечный. Тебе нужно сделать правильный выбор. И это не Глеб.

Эмма молчала. Ночью она показала мне фотографию своего Глеба. На фотографии, конечно, не видно, что он «умный, добрый, остроумный, веселый, преданный», видно только, что он красивый. Но какая разница, какой он на самом деле, если она так влюблена, то для нее он лучший.

– Ты просто следуешь половому инстинкту… хочешь выйти замуж за первого попавшегося самца, чтобы с ним спать!

Ой. Самца!.. Спать. Ой.

Мама ни за что не произнесла бы «половой», и даже слово «инстинкт» на всякий случай не произнесла бы, хотя она учительница биологии. А уж самец она могла сказать только про лягушку – самец лягушки. Секс для нее не существует, только тычинки и пестики. Может, отец ушел, потому что она не хотела секса? Секс ведь главное, что нужно мужчине, а мама очень стеснительная. Она мне даже про месячные не рассказала, и я в первый раз подумала, что умираю.