Следующими шли Глеб и Беата с равными результатами – сто десять (Глеб сказал, что это «нормальный уровень»), затем Ювелир с результатом – девяносто.

– Не расстраивайтесь, для таких людей, как вы, находится место в различных областях деятельности, не требующих значительных умственных усилий… – утешил его Глеб. – Кто-то же должен собирать мебель, чинить унитазы… это нормально.

Ювелир засмеялся. Его ничуть не расстроило, что его место – собирать мебель и чинить унитазы.

А Беата вдруг зажмурилась и закричала:

– Я не дура! Не дура, не дура!

– Ты не дура, просто таких, как ты, большинство населения на земле, – ехидно повторил Глеб.

– Не смей называть меня большинством! Не смей оскорблять мой интеллект! – кричала Беата, не открывая глаз, по щекам катились слезы.

Когда я расстраиваюсь по нестоящему поводу, Нино бэбо говорит: «Пусть это будет самая большая беда в твоей жизни». Вот именно, пусть этот, недостаточно высокий, по мнению Беаты, балл IQ будет самой большой бедой в ее жизни! Почему ее это так сильно задело, больше, чем перепалка с Глебом, чем то, что ее назвали рыбой-прилипалой и нахальной провинциалкой?

Беата кричала с закрытыми глазами, чтобы не видеть нас. Я вот всегда думаю, как буду выглядеть в глазах других людей, а она делает, что хочет, хочет кричать – кричит.

– Знаешь, Глеб, скоро ты будешь хвастаться тем, что знаешь меня! Я стану знаменитой… – неожиданно спокойно сказала Беата. Задумалась, как у елки с подарками, не знала, что выбрать, как будто она могла стать актрисой, чемпионом по боксу, ученым, но выбрать что-то одно означало отказаться от остального.

– Кем ты станешь? Знаменитым биологом? Дворником? – неприятно усмехнулся Глеб.[1]

Мне было жаль его: ему казалось, что он теряет Эмму, что его отвергли… Я-то знаю, человек, который чувствует себя отверженным, испытывает настоящую боль, как от удара в живот. Мне вдруг захотелось очутиться дома, в Тбилиси. Пройти по улице Лермонтова к нашему дому, толкнуть тяжелую дверь. Парадная в нашем доме была расписана в начале века, на стенах лилии, на потолке жар-птицы. По нашей лестнице с витыми коваными перилами поднимался Лермонтов, во всяком случае, все жители Сололаки уверены, что поднимался. В соседнем с нами угловом доме в 1837 году размещались офицеры, среди которых был Лермонтов. У Лермонтова мог быть роман с девушкой из нашего дома, почему бы нет? На самом деле неизвестно, что Лермонтов жил именно в соседнем доме. Подтверждений нет, но ведь ничто и не опровергает?.. Мы в Тбилиси верим в то, во что хотим верить, а тут, в Ленинграде, человеку как-то… холодно.

Хорошо бы вечер на этом закончился, но нет, вечер на этом не закончился. Я оказался свидетелем сцены, ужасной для Беаты, и для меня, и для Эммы, для всех… В общем, лучше бы я этого не видел.

Отцовская квартира была большая и извилистая, ведь это была часть особняка, который изначально не планировался быть разделенным на квартиры. В квартире отца были коридоры и коридорчики, в которых было легко затеряться, забрести не туда… в общем, я случайно попал не туда. Когда я волнуюсь, я повторяю «в общем». Я забрел не туда и вдруг услышал из темного бокового коридора:

– Тебе никто не говорил, что у тебя чувственные губы, пани Беата?

– А вам никто не говорил, что вы козел?

Мы все были с ним на «вы», он же был взрослый.

– Сама ты козел… – сказал Ювелир, это прозвучало как ласка.

– Отстаньте от меня! Нет…

Что там происходило, – он напал на нее, она растерялась, постеснялась закричать?.. Мне нужно было сделать шаг в темноту и твердо сказать «Оставьте ее в покое!», но оттуда, из темноты, не было слышно ни звука, и я продолжал стоять как пень. Не знаю, сколько времени я, замерев, стоял в темноте.

Честное слово, я не из трусости продолжал стоять как пень! Я не мог решить, что мне делать. Заорать человеку старше меня «пошел вон!»? Или ударить? Но это будет скандал, позор для Беаты и отчасти для Эммы. От таких последствий у меня все внутри холодело… Нет! Лучше я тихо скажу «я здесь» или кашляну. Нино бэбо говорит: «Ты всегда сначала думаешь, а потом не говоришь». Это так, но к тому времени, как я решаюсь сказать, все давно обсуждают что-то другое, и уже лучше промолчать.

Вдруг Беата решит, что я за ней шпионю?.. У других людей процесс выбора между вариантами поведения в стрессовой ситуации происходит быстрей, но тут уж ничего не поделаешь, скорость взаимодействия между лобной корой и лимбической системой у всех разная. Прыгнуть за Беатой в горящий дом было бы проще для меня, чем сделать выбор.

Я простоял в темноте, может быть, три минуты, может, пять. Когда наконец решился сделать шаг в темный коридорчик, я увидел Беату: она вцепилась в плечо Ювелира, пытаясь оторвать его от себя, и вдруг задрожала, как будто по ней прошла судорога. Я ясно видел ее лицо, искривленное гримасой страдания, по ней как будто прошла судорога. Я прежде видел похожее, у Нино бэбо однажды был приступ сильной, до судорог, головной боли.

Беата взглянула на меня с непонимающим видом, словно только что тонула. Севшим голосом пробормотала: «Это ты… да… все хорошо…» С Нино бэбо было похоже: судорога прошла, и она тут же сказала мне «все хорошо».

Я хотел сказать Ювелиру: «Вам нет оправдания! Как вам не стыдно! Она же еще совсем ребенок, а вы испугали ее до полусмерти!» Но не сказал, растерялся. Лабораторные исследования на крысах показывают, что активность мозга крысы возникает до того, как она принимает решение действовать. Сначала мозг крысы принимает решение, что крыса побежит направо, и только затем крыса решает побежать направо. Тогда – это очень важно! – получается, что во всех «плохих» поступках виновата не сама крыса, а ее мозг. И не человек виноват в «плохих» поступках, а его мозг! Но – это очень важно! – если у человека нет выбора, как поступить, то не существует и вины. Мы должны осуждать не человека, а его мозг. Например, сказать Ювелиру не «Как вам не стыдно!», а «Как вашему мозгу не стыдно!». А вместо «Вам нет оправдания!» «У вас зависимость от выброса фенилэтиламина». И что лучше бы он справлялся со своей зависимостью от выброса фенилэтиламина при помощи алкоголя или марихуаны, чем обижал девочку, совсем еще ребенка. При употреблении алкоголя и марихуаны уровень фенилэтиламина в мозге увеличивается в несколько раз.