Вот это да! Как будто я в театре смотрю пьесу Островского! Маменька убеждает наивную девицу, что брак не любовь, а сделка, перебирает женихов… Значит, Эмма – товар? Я тоже товар? Чур, я самая крутая в мире кожаная куртка! Нет, я – норковая шуба, продаюсь за миллион!

– Молодость и красоту нужно правильно инвестировать. Куда? В свою будущую жизнь! Выгодно продать свою красоту и молодость не стыдно, стыдно просчитаться… Что? Тебе не нравится, что ты товар? Господи, Эмма, тебе двадцать лет, а ума кот наплакал: в этом мире все товар. Я старалась воспитать в тебе уверенность в себе, в том, что ты достойна самого лучшего, можешь выйти замуж за английского принца, и он будет тебя благодарить, а не ты его. Ты – лучшая, – как гипнотизер, произнесла АС.

Ух ты, как круто! Здесь прямо другой мир! У нас в Витебске в голову никому не придет сказать девочке, что она лучшая. У нас это считается неприличным, нескромным. Когда маме говорили про меня: «Какая симпатичная у вас девочка», она тут же пугалась и оттаскивала меня в сторону: «Вы мне ее испортите!» Как будто я тут же захочу жить не своим трудом, а красотой, и стану проституткой. Разве ей могло прийти в голову воспитывать во мне уверенность в себе?.. Я посмотрела на Эмму и АС, подумала, может, мне только кажется, что я норковая шуба, а на самом деле я товар второго сорта…

– Так, Эмма, вечером кое-кто придет. …От тебя ничего не требуется, только помнить, что ты лучше всех, – и вдруг по-деловому жестко добавила: – Глеба пока попридержи на всякий случай.

И вышла. Если бы АС была моей матерью, я бы лучше знала, как жить.

– Мама! Мы живем не в девятнадцатом веке!.. – вслед ей крикнула Эмма.

АС заглянула в комнату.

– А с девятнадцатого века ничего не изменилось, п…а все на том же месте! Я тебе как гинеколог говорю!

И вышла с победой.

Кажется, она сказала «п…а». У нас в Витебске невозможно, чтобы нормальная мама дочке так сказала, у нас это слово можно услышать только на улице от пьяного.

… – Прости-прости за все это… за то, что мама сказала, что я лучше всех, – виновато сказала Эмма. – Для твоей мамы ты была лучше всех! …Ты вчера сказала, что твоя мама умерла во сне… значит, она не страдала… Ты хочешь об этом поговорить?

Эмма такая хорошая, что рядом с ней я чувствую себя моральным барахлом. Невозможно представить, что она врет или хитрит.

Почему я сказала, что мама умерла во сне?

А почему я сказала, что она умерла?

Да потому что это само сказалось!.. …Это так красиво: полька из рода Ленцких умерла во сне… Мама закричала бы: «Нет у тебя ни стыда ни совести, ты врунья, свинья, скотина бессовестная, похоронила мать раньше срока, вот теперь живи с этим, раз уже соврано!».

Да, конечно, я виновата… или виновата немножко. Кто-то так говорил, кажется, Анна Каренина? Я не хотела бы быть Анной Карениной. Не хочу влюбиться и пропасть! Я была бы княгиней Бетси, она красивая и богатая, у нее всегда все в порядке. …Если бы я чуть позже родилась, могла бы случайно и революционеркой стать, смотря куда меня бы занесло. А если бы я еще позже родилась, я бы стала послом, как Александра Коллонтай… Что лучше, послом или женой посла? Женой лучше – ответственности никакой, ходишь на приемы в красивых нарядах, и все.

Мне стыдно, что Эмма меня жалеет, чуть не плачет, стыдно, что я так ужасно наврала, врунья, свинья, скотина бессовестная, но… Но ведь это не моя мама умерла, а мама Беаты Ленцкой!

– …Послушай, ты только не обижайся… обещаешь? Можно я подарю тебе розовый свитер? И сережки с зелеными камнями, они тебе пойдут к глазам… Можно? А то у меня день рождения, подарки, а у тебя нет.

Откуда Эмма знает, что я не люблю чужие дни рождения за то, что подарки не мне?

– Спасибо, нет. Мама бы не одобрила… Она ведь все видит… с небес, – сказала я. Кажется, Бекки Шарп чуть что восклицала: «О-о, что бы на это сказала моя бедная мать!». – Понимаешь, у моей мамы были строгие правила. Женщины из рода Ленцких не принимают в подарок драгоценности. Ни при каких обстоятельствах. Вот просто никогда.

Эмма расстроенно извинилась:

– Прости, я понимаю, поляки очень гордые…

– Точно. Да. Вот именно. Мы очень гордые. Мама не одобрила бы сережки, а розовый свитер она бы одобрила.

– Ой, спасибо тебе! – обрадовалась Эмма.

Я сказала «ой, спасибо тебе», мы посмеялись, я надела розовый свитер. Господи, как я счастлива! Он с вышивкой!

Вечером придут гости, Глеб и Хороший Вариант… Мы будто продолжаем жить в пьесе Островского, женихи приглашены к обеду: маменька, само собой, радеет за богатого жениха, но у любви, то есть у бедного жениха, есть шанс.

…Есть ли у меня план?

Есть ли у вас план, мистер Фикс? Конечно есть, целых три!

1. Помочь Эмме выйти замуж за Глеба.

Мы с Эммой придумали как. Мне нужно соблазнить Хороший Вариант, чтобы все увидели, что он ко мне пристает. АС поймет, что Хороший Вариант на самом деле Ненадежный Вариант, и Эмма выйдет замуж за Глеба.

2. Надеть Эммину белую рубашку.

Рубашка мала мне в груди, я похожа на пионерку-переростка, но Эмма говорит, что в маленькой черной юбке и белой рубашке я выгляжу не как пионерка-переросток, а, наоборот, как звезда, скромно и сексуально.

3. Отдать ИС телеграмму из Тбилиси.

…Но зачем отдавать телеграмму? Ведь никто не умер. Потихоньку вытащу сумку из-под вешалки, когда пойдем гулять, вынесу под курткой, выброшу в первую же урну. В телеграмме точно ничего нет про похороны! Раз никто не умер, так и черт с ней, с телеграммой.

Розовый свитер мой! УУУУ! Жизнь дает все, что хочешь, нужно только правильно захотеть!

Я больше не жалел, что приехал: у меня появилась сестра, семья. Все собрались на кухне, Беата с отцом играли в шахматы, Эмма сидела рядом, прижималась головой к его плечу, но болела за Беату. Они с Беатой все утро резали овощи для салата, Эмма поранила палец, и Алена Сергеевна пояснила мне: «Твоя сестра вечно то порежется, то ударится». Моя сестра. Хорошо, что я в это время чистил луковицу.

Алена Сергеевна отправила Эмму отдохнуть, чтобы она хорошо выглядела к вечеру. Беата проиграла отцу партию в шахматы, сказала: «Ой, ну я дура… а давайте еще сыграем?», выиграла, загордилась, заблестела глазами, попросила отца: «Можете сказать, что я молодец!».

…Мы сидим в гостиной за столом, отец и Алена Сергеевна после ужина оставили нас одних. Нас пятеро. Беата, Эмма, Глеб, Ювелир. А кто же пятый?.. Ну да, пятый я. Я поглощен Беатой и ее пуговками, не в том смысле, что Беата вызывает у меня физическое влечение, я бы не решился испытывать к ней влечение. Да, я совершенно уверен, что разумный человек в состоянии контролировать физическое влечение. Беата теребит пуговки тесной белой рубашки, пуговки расстегиваются, она застегивает их и снова расстегивает, у нее очень красивая грудь.